Восставшая из пепла - Николай Ильинский

Званцова. Он задумывался над своим будущим. То, что он решил навсегда связать свою жизнь со службой на флоте, было решено им окончательно и бесповоротно. Но перед принятием этого решения он все чаще и чаще вспоминал о Евдокии. Только ее недоставало рядом с ним. Он давно все ей простил и собирался уже написать примирительное письмо, но не ей прямо, а родителям: сообщить им номер своей части, пару слов черкнуть о себе, жив, мол, и здоров, как там с братьями — Александром и Виктором, а потом как бы мимоходом спросить о Евдокии, в Нагорном ли она, как живет, не вышла ли замуж… за того тракториста, если не вышла замуж, намекнуть ей о нем, как она, мол, смотрит, если поехать к нему на Дальний Восток. Война на исходе, надо прибиваться к какому-то берегу, обустраиваться, продолжать жить. Поодаль, у небольшой гавани темнели военные корабли, в том числе и «Сторожевой», на котором служил Иван. Рядом с гаванью был расчищен аэродром, японцы готовили его для своих камикадзе. С него можно было только подниматься. Отсюда камикадзе, выпив чашку священного напитка, улетали в небытие, ни сюда, ни на землю вообще они больше не возвращались. «Все это теперь надо приводить в порядок, — глядя на разрушенные постройки, темневшие угли от недавнего пожара, по-хозяйски размышлял Званцов, — и, как зеницу ока, охранять теперь уже полностью наши Курильские острова».

Он встал с камня, прошелся по берегу, белогривые волны продолжали из далекого далека свой суетливый бег, достигали острова и, с плеском отступая от каменистого берега назад, гасли.

— Товарищ мичман, — вдруг прервал мысли Званцова голос матроса. — Тревога!..

Морскому десанту предстояло идти к Порт-Артуру.

Берег и прилегающая к нему часть залива буквально кипели от взрывов бомб. Пылали строения, большие и малые суда. Японцы с отчаянием дрались за каждый метр суши и воды. Отступать им было некуда, между Порт-Артуром и Японией простиралось море. До прихода наземных частей Красной армии противника «обрабатывала» авиация. Снизу были зенитки разных калибров. Голубые полыньи неба между редкими и безразличными ко всему, что делали люди, кучевыми облаками заполняли многочисленные клочки белого дыма, оставшиеся от разрывов снарядов, Эскадрилья тяжелых бомбардировщиков подполковника Орехова заходила на второй круг. Под крыльями самолетов, раскачивая на своих волнах солнечные блики, плескалось Японское море.

— Сбросим последний груз, и они там внизу замолкнут, только прицелься точнее, — по внутренней связи говорил Степан штурману Яворскому.

— Есть, командир, целиться точнее! — ответил штурман и продолжат: Это же надо, Степан, по существу, мы этим грузом можем закончить войну… Наши десантники подлетели к Порт-Артуру, я хорошо вижу транспортные самолеты над аэродромом… Все, Порт-Артур снова наш, русский!..

— Побывать бы там сейчас, — громко прокричал Степан, — увидеть историю не на странице книги или учебника, а вживую!..

— Придется сверху смотреть, — заметил штурман.

— Внимание, внимание! — услышал Степан голос командира эскадрильи. — Нас атакуют истребители, — а через несколько секунд снова его голос: — Это камикадзе, сбивайте их на подлете, сбивайте!..

Степан увидел, как справа вспыхнул бомбардировщик, камикадзе подкараулил его.

— Азизов, Назар, смотри в оба — камикадзе! — предупредил командир стрелка-радиста. — Ордынцев, не подпускай сзади, — передал он воздушному стрелку…

— Да их много, товарищ лейтенант! — крикнул Назар. — Один прямо на нас летит… Но я его сейчас, — Назар прицелился спаренным пулеметом на быстро увеличивающуюся точку японского истребителя и нажал на гашетку. Истребитель задымился, клюнул вниз и клубком огня и дыма устремился к морю.

— Есть! — крикнул Назар. — Я его здорово поцеловал-миловал!.. О! Их словно пчелиный рой, — снова крикнул он. Один из облака вынырнул прямо на нас… Сейчас, я его сейчас… ухохочу…

Степан понимал, что в эти мгновения Назар поворачивает на турели пулемет навстречу смерти. Но он, видимо, не успел. Черной молнией метнулся камикадзе, ударился в хвостовое оперение бомбардировщика, раздался взрыв и Ил-4 загорелся.

— Харыбин!.. Лейтенант Харыбин, вы живы? — услышал Степан голос командира эскадрильи.

— Я жив, товарищ подполковник, а все остальные молчат…

— Прыгайте, — приказал командир, — наши уже вышли на берег, подберут…

— Назар!.. Назар! Ты слышишь? Яворский? Слава?… Ордынцев, ответь? — обратился к экипажу Степан, но не получил ответа. — Неужели все погибли, — сам себе сказал лейтенант.

— Харыбин, прыгайте! — тревожно взывал командир эскадрильи. — Пока не поздно, прыгайте!..

Пылали моторы, обламывалось левое крыло. Бомбардировщик накренился на бок, уронил нос книзу. Степан, что было силы, инстинктивно тянул на себя штурвал, пытаясь выровнять полет машины, хотя сознание подсказывало, что все это напрасно.

— Яворский!.. Назар! — одновременно звал Степан. — Отзовитесь!..

— Харыбин! Степан? Степа? — в свою очередь уже не приказывал командир, а просил. — Прыгай, да прыгай же?…

— Поздно, товарищ подполковник, — не выпуская из рук штурвала уже безжизненного самолета, ответил Степан. — Кругом пламя… Да и ребят я не брошу, товарищ подполковник, — и вдруг со смертельным отчаянием, с надрывом, как-то по-мальчишески, с невероятным фальцетом не запел свою любимую песню, ставшую для него поистине пророческой, а громко, громко закричал Степан:

Наверх вы, товарищи, все по местам,

Последний парад наступает…

Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,

Пощады никто не желает…

Дальше петь у него не хватило времени. Морская пучина уже раскрыла свои холодные, смертельные объятия. И в этот миг Степан на мгновение, показавшееся ему вечностью, увидел всю свою недолгую жизнь: мать, отца, друзей, Нагорное, кишлак под Карши, Зухру и все, что сопровождало его с того дня, когда он встал на свои короткие кривые ножки, свои первые, как вспоминала мать, семнадцать самостоятельных шажков и стал учиться понимать такой светлый, такой бесконечный окружавший его мир.

Самолет ударился об воду, взорвался и спустя несколько минут на поверхности воды раскачивались еще не успевшие утонуть дымящиеся останки машины.

Завершив бомбежку и заметив на берегу советские танки, эскадрилья без всякой команды со стороны командира, опустившись совсем низко, пролетала над местом гибели своих боевых товарищей, как бы салютуя им и высматривая — нет ли на волнах раскрывшегося парашюта.

Но внизу были только волны и рассыпанные по ним яркие осколки солнца.

В освобожденном Порт-Артуре было суетливо. Кое-где еще дымились места пожарищ, на улицах валялись камни и кирпичи от разрушенных бомбами и снарядами зданий. Но местные жители, преимущественно китайцы, весело улыбались, дружески кивали проходящим мимо солдатам и матросам головами: китайцы были откровенно рады изгнанию японцев которые десятки лет силой заставляли их жить по принципу «кодо» — имперского пути, то есть во всем следовать указаниям японских военных властей, жить в условиях, по существу, восточного деспотизма.

Авиационные и морские десантники группами ходили по