Восставшая из пепла - Николай Иванович Ильинский
Не знали ни Иван, ни Сергей Петух о гибели своего бывшего директора леспромхоза. Сергей вместе с товарищами продолжал тренироваться, метко стрелять на бегу, быстро залезать на второй, третий и более этажи зданий, спускаться вниз на веревке. Предстоящий первый полет на самолете, которого он очень боялся, но стеснялся сказать об этом друзьям-десантникам, оказался не таким уж страшным. Сверху он увидел бескрайнее зеленое море дальневосточной тайги, широкие и узкие извилины рек, по которым текла и питала все вокруг голубая кровь — чистая, незамутненная вода. «Совсем, как у нас в Беларуси», — думал и сравнивал Сергей, хотя дома выше крыши своей хаты он не поднимался и откровенно завидовал плавно парящему над лугом аисту. И ему очень хотелось тогда увидеть родные места с птичьего полета. Прыжок с парашютом вообще был для него страхом запредельным. Но привык, освоился.
— Парашюты мы с собой возьмем, — сказал десантникам подполковник Забелин, — но использовать их не планируем… Лишь в непредвиденной ситуации, возможно, они нам понадобятся…
Война шла девятый день. Советские солдаты уже чуяли запах победы. Да, десантники волновались.
— А мы что ж — будем подписывать акт о капитуляции Японии?
— Наши самолеты только зря горючее жрут…
— Когда же? Когда?
И это «когда» наступило неожиданно. Группу подняли по тревоге, ночью посадили в самолеты. Поднялись в воздух.
— А какое сегодня число? — стараясь перекричать гул мотора, спросил у Петуха рядовой Кошеваров.
— Кажется, 18 августа, — нетвердо ответил Петух, а потом вспомнил и подтвердил: — Точно, восемнадцатое…
— Будем прыгать или так… приземлимся?
— Спроси у подполковника Забелина…
Командир десантной группы находился в этом же самолете, который летел первым навстречу быстро занимавшейся зари.
— Видишь, — локтем толкнул Сергей Кошеваров, — да ты в окно посмотри… Японцы нам солнышко решили подарить… Слыхал, Япония — страна восходящего солнца! У них даже на флаге красное пятно, вроде солнца, которое они задумали присвоить!.. Но даже солнца им показалось мало: подай им Дальний Восток на блюдце с голубой каемочкой, подай Сибирь с зеленой бахромой, давай всю Россию в придачу! Но вот им! — ткнул Сергей дулю в окно салона самолета.
Забелин подходил к подчиненным, наклонялся, всматривался в лица, что-то говорил, ему отвечали, но никто ничего не слышал — заглушали грозно ревущие моторы. Временами самолет болтало, и тогда Кошеваров отчаянно говорил:
— Сейчас рвать начну, мутит!..
— И сам уберешь за собой, причем в полете, в момент самой, самой болтанки! — грозил ему Сергей. — Терпи, что ты за десантник!
— Привыкнуть не могу…
— А ты волю, волю в кулаке держи?
Поднявшееся над горизонтом солнце играло. В его лучах буквально купались летящие советские самолеты. А внизу было еще сумрачно, призрачный свет на землю падал только от сияющего восточного небосклона, но лучи еще скользили намного выше сопок, тайги, рек, озер, деревень и небольших городов. Но вот самолеты как-то встряхнулись, будто споткнулись, и все почувствовали, что началось снижение.
— Садиться самое неприятное, — обернулся Петух к Кошеварову, который, казалось, полностью вдавился в сидение, было видно лишь его бледное лицо.
— Это плохо? — тревожно спросил он. — Плохо?
— Ага, для трусливых; штаны обмывать придется, слыхал про медвежью болезнь?
Самолет коснулся колесами посадочно-взлетной полосы, затрясся, как в лихорадке, двигатели еще сильнее заревели, а потом вдруг заглохли.
— На выход! Быстро! — прозвучала команда.
Дверь салона открылась, и первым в нее прыгнул подполковник. Сергей не запомнил, какой он по счету вывалился из самолета, но не последним, последним, кажется, был Кошеваров. Десантники, как их учили в Хороле, быстро заняли все узловые точки аэродрома. К их удивлению, японские солдаты, охранявшие аэродром, лишь изредка стреляли, да и то не знали куда и в кого, деморализация солдат Квантунской армии была полная.
— Мы в Харбине! — объявил десантникам Забелин.
Китайцы радушно встречали советских десантников, улыбки не сходили с их лиц.
— На Востоке рождаются с улыбкой, а у нас, наоборот, с криком, шутил Сергей.
Харбин — город большой и местами похож на европейский. Десантники приятно удивились, увидев там православные храмы, магазинчики с русскими названиями, женщин в платках на головах, повязанных по-русски, молоденьких красавиц с русскими лицами. Потом Петух узнал, что Харбин после гражданской войны являлся центром русской эмиграции на Дальнем Востоке.
— Что же с ними теперь будет, товарищ подполковник? — с сожалением спросил Петух Забелина.
— С эмигрантами? — переспросил подполковник. — Главари арестованы, например, бывший атаман Семенов, а это же простые люди… Захотят поехать на родину — поедут, не захотят — дело их… Насколько я знаю, многие уже подались в другие страны, даже в Австралию…
— Так далеко! — удивился Петух.
— Но это их выбор…
На следующий день стало известно, что подобный десант был высажен в Чанчуне, где был захвачен штаб Квантунской армии во главе с начальником штаба генералом Хата. Другой крупный китайский город Мукден захватил десант 6-й танковой армии. В Мукдене и был пленен император марионеточного государства Маньчжоу-Го Пу-и.
— Не везет мне, честное слово, — сокрушался Сергей, — я так мечтал схватить за шиворот этого Пу-и — не посчастливилось!..
— Ничего, будет еще интересное дело и для нас, — улыбался Забелин.
— Куда дальше прыгнем, товарищ подполковник?
— Есть для нас поважнее места, чем Мукден, — загадкой отделался тот.
— В Токио!
— В самое логово милитаризма…
— Через море — и мы там! — гадали десантники.
В это время десант моряков Тихоокеанского флота быстро и почти бескровно овладел самым конечным островом Курильской гряды — Кунаширом. Отсюда в солнечную погоду хорошо был виден берег острова Хоккайдо, собственно, Японии. На самой южной скалистой конечности Кунашира мичман Званцов укрепил древко советского флага. Чин мичмана он получил перед самым наступлением.
— Отныне и навсегда! — укрепляя серпастый-молоткастый, с гордостью и важностью, как клятву, произнес Иван эти слова.
— Навсегда! — дружно ответили моряки, выстроившиеся шеренгой перед красным полотнищем, победно плескавшемся на ветру, которым, тяжело и безгранично вздымаясь, мощно и прохладно дышал необъятный Тихий океан. Ивану казалось, что этот флаг и есть точка в конце Второй мировой войне. Он смотрел в бинокль на черную неровную полоску беpeгa Хоккайдо и с ужасом думал о мирных жителях Хиросимы и Нагасаки, которым пришлось расплачиваться мученической смертью в кошмаре атомных взрывов за безрассудную политику руководителей своей страны и за безнравственный акт далекой отсюда Америки.
Теплым августовским вечером Кунашир омывал легкий бриз. Иван устало сидел на огромном камне, к ногам его катились волны океана. Сегодня он вполне оправдывал свое название — был спокойным и тихим. Волны памяти, бесшумные в отличие от океанских, накатывались и заполняли душу
