Восставшая из пепла - Николай Иванович Ильинский

— Все верно, я Артем… Артемка! Артюшка! Играли мы тогда, сопливыми были… Ну, здравствуй, Витя, — священник вытер руку вафельным полотенцем и подал ее Виктору. — Присаживайся… Каким ветром ко мне?

— Да не очень теплым, хотя на дворе пекло. Я шел из райцентра, поднялся на гору и… церковь!

— И что там новенького? В райцентре-то?

— А что там может быть новенького!.. Все начальство еще довоенного покроя… Как у Грибоедова: «Ба! Все те же лица!» Вообще, все то же горе без ума…

— И то сказать, — кивнул священник и отодвинул на край стола стопку икон. — Те же лица… Но покоя мне не дает одно из них, точнее не мне, а церкви нашей, столько претерпевшей…

— Кто же?

— Жигалкин Пентелька, как называют его наши мужики… Морозов Юрий Федорович, первый секретарь еще ничего, правда, не в восторге, однако с ним хоть поговорить можно, а Жигалкин увидит и сразу начинает: у тебя слишком небольшой приход, поэтому церковь надо закрыть и превратить ее в школу, пользы, мол, будет намного больше… Как ты на это смотришь?

— Без бинокля! Вижу, что этого Пентельку война ничуть не изменила, его руки до сих пор чешутся, по сабле соскучились… Кстати, батюшка, то есть, — осекся Виктор, не зная, как теперь обращаться к священнику.

— Называй меня Артемом… наедине, а так, вообще, я отец Серафим. … Это на людях, но ты же в храм все равно не ступишь ногой…

— Безбожник! Мне стыдно в этом признаться, но… понимаете, то есть, понимаешь, Артем, я не знаю ни одной молитвы…

— У тебя неприятности в районе? Я это сразу заметил, как только ты вошел… Я не предлагаю тотчас исповедоваться, это дело сугубо личное, — он вынул из стола тетрадь, вырвал из нее лист, положил рядом карандаш. — А что касается молитвы, то с такой просьбой однажды обратился к Господу один из учеников его… Но я не Господь, — отец Серафим перекрестился, быстро стал писать. — Вижу, вижу, как тяжело у тебя на душе… И вот молитва, — Виктор придвинулся к столу, взял бумагу. — Я тебе написал Господнюю молитву «Отче наш»…

— Знакомая молитва, — вспомнил Виктор, сворачивая листок вдвое и пряча его в карман гимнастерки, — а вот как бы заново услышал о ней… Спасибо! На фронте говорили, что многие солдаты имели при себе эту молитву… Спасибо! Я все-таки буду называть тебя всегда и везде отцом Серафимом, а то, не ровен час, брякну при молящихся: Артем!

— Пожалуйста, Виктор Афанасьевич… Только благодарить меня не за что, сеять в души людей слова Господа нашего Иисуса Христа моя святая обязанность…

Виктор собрался уходить, дошел до двери и вдруг остановился.

— Да, ты говорил про ветер… Так вот какой ветерок меня сюда занес: глянув на колокольню и увидев ее пустой, я вспомнил — ведь старый колокол не пропал и не выкрали его на металлолом, мы его надежно спрятали…

— Как, где?! — несказанно обрадовался отец Серафим, о таком известии он и не мечтал, думал о новом колоколе, приобрести который-дело в то время чрезвычайно трудное, почти неосуществимое.

— Сам я не прятал, на шухере стоял, далековато от Серединки, чтобы нас не застукали… Степка также!.. Но Митька и Тихон спрятали его в плесе, медь в воде не пропадает… Да и почистить можно, коли что… И он снова со всей округи сможет людей созывать… То-то Жигалкин взбеленится!

— В плесе… Это где же точно?

— Поискать надо… К сожалению, ребят нет, но если поплыть на лодке и веслами дно речки прощупывать, то найти можно… Я помогу, отец Серафим.

— А тебе Господь поможет, — перекрестил Виктора священник.

И они расстались.

IV

Засучив рукава кофты и намешав рукой в старой эмалированной миске из кусочков недоеденного хлеба, оставшегося с утра на сковородке жареного картофеля, вчерашней каши, Полина Трофимовна вынесла месиво во двор.

— Цып-цып, цыпочки-цыпочки, — позвала она кур.

Белая и пестрая орава кур и цыплят во главе с высоким и гордым петухом, отличавшимся большим красным гребнем, лихо упавшим на бок, с криком и писком суетилась у ног хозяйки. Поставив миску на землю, Полина Трофимовна с трудом разогнула спину — что-то больно стрельнуло в поясницу — и посмотрела на улицу. Скрипучую калитку открывал, как ей почудилось, словно в трепещущем мареве, незнакомый человек в военной форме.

— Здравствуйте, Полина Трофимовна, — улыбнулся военный.

— Ах, батюшки, Царица Небесная! — всплеснула она руками, узнав в незнакомце радостного Сальмана. — Сашенька! — назвала она его на свой манер. — Варя! Варька!.. Где ты?…

Встревоженная странным голосом тетки, из хаты на крыльцо выбежали Варвара и вместе с нею, держась ручонкой за юбку, девочка двух лет.

— Сашка пришел? — посмотрела Полина Трофимовна на племянницу, словно говоря ей: вот ты не верила, а он все-таки вернулся к нам!

— Пришел, пришел, — продолжал улыбаться Сальман и, оставив у калитки чемодан и подбежав к крыльцу, подхватил на руки ошеломленную девочку, поцеловал ее в щеку и так, держа в одной руке ребенка, а другой обнял Варьку и крепко прижал к груди, к звенящим на груди медалям и ордену Красной Звезды.

Девочка с удивлением смотрела то на мать, то на чужого дядю. Сальман ласково подмигнул ей и спросил:

— Ты знаешь, кто я? — девочка покрутила головой. — Я твой папа, а ты дочка моя. — Он достал из кармана горсть конфет, вложил в ее маленькую ручонку. — Как тебя звать?

— Настя, — робко ответила девочка, глядя на конфеты.

— Мы окрестили ее Настенькой, — улыбнулась Варвара.

— Хорошее имя, дочка! — Сальман поставил ее на ноги и погладил загоревшей ладонью светлые волосы на ее головке.

— Жив остался… Молодец! — Полина Трофимовна тоже потянулась к Сальману руками, обняла, поцеловала.

— После того, как вы меня выходили, я не имел права погибнуть! — громко и радостно смеялся Сальман. — С моей стороны это было просто свинством!..

В нем ничего не осталось от того тощего военнопленного, у которого были только кожа да кости, и спину можно было почесать через живот. Теперь это был стройный, крепкий старшина, мечта всех баб в Нагорном, ожидавших возвращения домой суженых и тех, которые проливали слезы горькие на пожелтевшие похоронные извещения.

— Ну, хватит толкаться во дворе, пора в хату, — сказала Варька, видя, что к их забору стали подходить любопытные и несдержанные на языки соседки. «А то еще сглазят», — испугалась она.

— И то верно, Варенька, — громко сказал Сальман и, прежде чем взять в руку чемодан, снял пилотку и надел ее на голову Насти.

Он огляделся