Восставшая из пепла - Николай Иванович Ильинский
Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана.
Ведь были схватки боевые,
Да говорят, еще какие,
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!
— Антонина Владимировна, — вдруг поднял руку веснущатый Сашок Беляев, — а правда, что немцы Москву взяли? А?
— Ты откуда это взял, Саша? — остановилась Антонина Владимировна возле ученика и коснулась рукой русой головки малыша. — Ты думай, что говоришь!
— Так кажут… и полицаи, и мадьяры…
— Болтать могут всякое, Сашенька, — тихо сказала учительница. — Мало ли что говорят! Да и кто говорит-то! Что на ум взбредет, то и ляпают… Полицаи — вот уж информбюро!.. А другое они и не могут говорить, на то они и полицаи… В прошлую зиму немцы пытались взять Москву…
— Но получили по сопатке! — быстро продолжил мысль Антонины Владимировны Гриша Воронков и все ребята тихо, но дружно рассмеялись.
— А что теперь немцы Москву взяли, я лично нигде не слыхала, — на губах учительницы тоже вспыхнула усмешка, но она ее тут же скрыла. — А если бы и взяли, то что? — вдруг серьезно задала она, скорее всего, себе вопрос. — Татаро-монголы разрушали Москву, поляки гадили в Кремлевских храмах, даже своего короля хотели на московский трон посадить, Наполеон пытался Кремль взорвать… Но всех их выгнали с позором, всем надавали по этой самой, как Гриша говорит… А наша Москва из руин опять возрождалась, как Феникс из пепла вставала…
Дети повеселели, лица их посветлели.
— Только я не знаю, что за птица такая… как ее… Фе… Фе… — почесал в затылке Воронков.
— Фекла! — и дети опять рассмеялись.
— Феникс, — сказала Антонина Владимировна, — это сказочная, фантастическая птица, которую уничтожали, сжигали, но она всякий раз восставала из пепла… Но теперь я под птицей Феникс, — Антонина Владимировна, подошла к двери, плотнее прикрыла ее, — подразумевала наш русский народ… Его нельзя победить!.. Вот что вы должны знать…
В этот момент в коридоре послышались тяжелые шаги. Дверь распахнулась и в класс вошел фон Ризендорф со своей свитой, позади всех плелась Эльза, которая старалась не стучать высокими и тонкими каблуками-шпильками новых туфель. Комендант молча, сквозь очки оглядел вставших за партами учеников, а затем уставился на Антонину Владимировну. Неловкое молчание продолжалось несколько секунд.
— Вас фюр айн, вельхер? — наконец спросил комендант, а переводчик повторил:
— Господин комендант фон Ризендорф спрашивает, это какой класс, фрау?
— Смешанный, — пояснила Антонина Владимировна, приходя в себя после такой неожиданности, бледное ее лицо начало слегка пламенеть. — Учеников мало, поэтому здесь третий, четвертый и пятый классы…
Генрих Кранц перевел ее ответ коменданту, тот, давая знать, что все понял, кивнул головой.
И снова неловкое молчание. В помещении слышно даже как бьется в стекло окна муха, собравшаяся залечь в зимнюю спячку между рам.
— Скажи, чем ты тут занимаешься? — прервал молчание Свирид Кузьмич нелепым вопросом и подобострастно взглянул на фон Ризендорфа. — Господин комендант ждут…
— Чем занимаюсь? — не то переспросила Антонина Владимировна, не то уточнила. — Веду урок, — она все еще заметно волновалась, — по расписанию у нас теперь литература…
Эльза, не дав раскрыть рот Кранцу, первая перевела то, что сказала учительница. Он опять кивнул лошадиной головой и сказал по-немецки:
— Фортзетцен…
— Продолжайте, — теперь уже перевел сказанное фон Ризендорфом Генрих Кранц, хмуро глядя на Эльзу.
— Господин комендант приказал вам продолжать урок, — не выдержала Эльза назло Кранцу, который стал явно нервничать.
Коменданту поставили стул, и он сел, ожидая продолжения урока. Мозг Антонины Владимировны работал лихорадочно, быстро и избирательно: о ком из писателей продолжать говорить? О Лермонтове и тем более о его «Бородино» — ни в коем случае! О Гейне? Нет, нет! И о Гейне нельзя, он хотя и немецкий поэт, но еврей по национальности… А евреев в фашистской Германии преследуют!.. Как здесь отреагирует на это фон Ризендорф? Гете? Гете!.. Вот немецкий, чисто арийский поэт без каких-либо претензий со стороны даже Геббельса…
— Итак, дети, — собрав волю в кулак, спокойно, подавляя в себе волнение, Антонина Владимировна, опять медленно, как всегда, пошла между партами. — Я вам уже говорила, но повторю… Иоганн Вольфанг Гете — великий немецкий писатель и поэт… Родился он в 1749 году, а умер в 1832… Самое большое и знаменитое его произведение — «Фауст», но подробно изучать в классе это грандиозное произведение мы не будем, времени не хватит, а дома я вам советую обязательно прочитать это замечательное произведение, которое составляет золотой фонд великой немецкой культуры… Спрашивать на оценку буду, — переводчик Кранц все это шепотом переводил фон Ризендорфу. — Но несколько строк из «Фауста», — продолжала Антонина Владимировна, — я вам прочту, чтобы вы поняли, какой прекрасный поэт Гете. — Учительница задумалась, как бы подыскивая, какие строки прочесть.
В тишине был слышен полушепот Эльзы, которая все же, опять назло Кранцу, придвинулась к коменданту и стала что-то говорить ему, показывая глазами на Антонину Владимировну. Тот слушал внимательно, не поворачивая головы в сторону учительницы. Но, как ни в чем не бывало, Антонина Владимировна стала читать наизусть отрывок из «Фауста»:
Я целый край создам, обширный, новый,
И пусть мильоны здесь людей живут,
Всю жизнь, ввиду опасности суровой,
Надеясь лишь на свой свободный труд!
Среди холмов и в плодоносном поле
Скотам и людям будет здесь приволье,
Рай зацветет среди моих полян,
И там, вдали, пусть яростно клокочет
Морская хлябь, пускай плотину точит,
Исправит мигом каждый в ней изъян.
Я предан этой мысли! Жизни годы
Прошли недаром, ясен предо мной
Конечный вывод мудрости земной,
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день идет за них на бой.
На последних словах голос Антонины Владимировны дрогнул, и она замолчала, ожидая реакции со стороны неожиданных проверяющих. Очарованные ученики не сводили глаз с учительницы. Фон Ризендорф резко встал со стула, сверкнул стеклами очков и по-немецки сказал:
— Приобщать детей варваров к ценностям мировой культуры необязательно, фрау… Научите их читать наши приказы и расписываться, что читали… Учите их послушанию и труду… Главное, что от них требуется, именно работать на великую Германию… Вот что нужно оккупационным властям!.. А преподавание литературы вообще
