Идущая навстречу свету - Николай Ильинский
Первое заседание в исполкоме, как одни утверждали, прошло хорошо, по протоколу, а другие доказывали, что смешно. Прилепов, уставший не столько работать, сколько просто жить, представил Анну, будущего председателя исполкома райсовета, глубоко вздохнул, что заметно было по колыханию его большого живота, тяжело опустился на стул, положив руки на зеленую шерстяную скатерть стола, и сказал:
— Слово ей…
Анна несколько испуганно посмотрела по сторонам, на знакомые и незнакомые лица собравшихся: что им сказать, она толком еще не знала.
— Пускай расскажет, что она увидела в Италии, — прервал молчание один из сидящих в зале.
— О!..
— Да!..
— Молодец, нашел, что ей подсказать!..
— Ну, — кивнул большой головой Прилепов, — люди хотят — расскажи… Интересно!..
— Что рассказать-то? — подняла брови Анна. — Италия как Италия… Такого ядреного винограда, какой там растет, у нас никогда не будет… И солнце есть, и земля наша… плодородная, а винограда не будет… Климат не тот! — Члены исполкома оживились было, потом замолкли, опустили головы: не будет у нас такого винограда. — Зато, — вдруг весело сказала Анна, — зато у нас… — И вдруг запела:
Стеной стоит пшеница золота-ая,
И ей конца и края не видать…
Исполкомовцы подняли головы, глаза у всех засветились, словно они увидели воочию эту стену пшеницы, и из середины зала кто-то молодо запел:
Всю ночь поют в пшенице перепелки
О том, что будет урожайный год,
Еще о том, что за рекой в поселке
Моя судьба, моя любовь живет…
Люди еще больше оживились, захлопали, засмеялись, глядя на Анну. Всем было известно, что она, хоть уже и перестарка, все же невеста, и что не ее, а она может женихов выбирать, плохих отбраковывать.
— Там же, в Италии, — давясь от смеха, сказал Прилепов, — есть эти… Бокачи!..
— Джованни Боккаччо? — переспросила Анна, повернув веселое лицо в сторону бывшего председателя райисполкома. — К сожалению, у нас нет таковых… пока!.. А вот декамеронов, — понизив голос и кивнув в зал, сказала Анна Григорьевна, — а вот декамеронов предостаточно…
Зал затрясся от хохота.
— Чего-чего, а таких молодцов, — вместе со всеми рассмеялся и Прилепов, таких молодцов итальянки и во сие не видели… С их декамеронами соревноваться можем!..
— Ну все, мужики, — вдруг перестав смеяться, серьезно сказала Анна. — Уборочная на носу, а техника, насколько мне известно, не готова. До-де-ка — меронились!..
И все поняли: погода испортилась, на горизонте грозовые тучи собираются. Даже Прилепов серьезную мину на лице изобразил.
— Того, кто в зале пел, начальником «Сельхозтехники» поставить, — сказал он своим густым сипловатым голосом,
И зал притих. Каждый молчал, как мышь в углу под веником. Прежде, когда Прилепов говорил, знали, что слова он обязательно превратит в дела. Одна надежда была, что он уже сдал свои дела Анне. И уже, расходясь после заседания исполкома, люди с недоумением судачили:
— Не будет из Григорьевны толку…
— Почему?…
— Слова о партийных и правительственных документах не сказала…
— А может, призывов здесь и не надо?!..
— Таких там не любят, — говорящий кивнул вверх головой.
— A-а, ну да!.. Не умей работать, умей говорить!
— Но только приятное!..
Афанасий Фомич знал об Анне, но махнул рукой, полагаясь на обычное в таком деле: начальству виднее. Он долго и молча бродил из угла в угол по своему двору. Не было пятачка, на котором не стоял бы небольшой сарай: перестраивал, перетаскивал его с места на место Афанасий Фомич постоянно. Это было его хобби, к этому привыкли не только дома, но и на всей улице. А улица эта в Нагорном была главной, ибо посреди нее находилось большое здание сельского клуба, тоже уже трижды перестроенного.
— Афанаська, опять ты что-то задумал? — выйдя на низкое крылечко и крепко держась дрожащими руками за перила, поинтересовалась Анисья Николаевна.
— Да вот, Аниська, — развел руками Афанасий Фомич, — не знаю, но кажется мне, что сарай опять не на том месте стоит, передвинуть бы его куда-нибудь…
— А куда?…
— Еще сам не знаю, но надо бы…
— О хате лучше подумай, совсем завалится скоро…
— Спасибо, что напомнила, — рассердился Афанасий Фомич. — Без тебя хата из головы моей не выходит. Так вот… Светла и богата колхозная хата, — едко рассмеялся он и ладонью правой руки погладил свою округлую с густой проседью бороду…
— Ты вот добрешешься… — испуганно огляделась вокруг Анисья Никоновна.
— Да кому я нужен, пенек трухлявый! — тоже на всякий случай огляделся вокруг Афанасий Фомич: нужен, не нужен, а ухо держать надо востро — советская власть приучила: люди в кожаных куртках и с пистолетами на боку забирали мужиков и постарше, и редко кто возвращался назад; говорили, умер где-то там. а может, и застрелили, рядом из своих никого-то и не было, а чужим сообщениям…
— Не верь ушам, а верь очам, — прошептал он и посмотрел на жену, все еще стоявшую на крылечке и державшуюся обеими руками за старые перила — ледащая она стала за последнее время, видимо, пришла пора идти на кладбище, заранее подыскивать место среди похороненной родни, ну хоть бы рядом с Виктором, а других родных там уж и не найти — все запуталось, заросло травой. — Ладно, Аниська, брошу я думать о сарае, возьмусь за хату, отремонтирую, где надо, — кивнул он Анисье Никоновне. — Я уже подумал: ты слабая стала, можешь полежать у Апроськи. пока я буду внутри хаты крутиться… Ну, чтобы тебя нс поднимать с постели… Да сестра и приглядит за тобой, болящей, лучше, она хоть и старше тебя, но крепче… Видел, как она ведра с водой носит… И Артемка с ней не живет, больше в Алексеевке околачивается…
— Он там в церкви служит околачивается! недовольно пробурчала Анисья.
Ну, служит, так и служит, я против, что ли, а в церковь я уж и позабыл, когда ходил, все мужики так… Одни бабы молятся, даже не бабы, а бабки, навроде тебя и Апроськи…
Апроська по-уличному, а так Прасковья Никоновна, сестра Анисьи. Муж ее Гришка бывший священник, осужденный еще в тридцатые годы, куда-то отправленный в ссылку, да так и не вернувшийся. А сын Прасковьи Артем Григорьевич продолжил дело отца, священником работал в нескольких церквях, но жил теперь в Алексеевке и к матери Прасковье Никоновне наведывался редко. Она же из Нагорного никуда не хотела уезжать, ссылаясь на старые года, плохое здоровье, на то,
