Моя мать прокляла мое имя - Анамели Сальгадо Рейес

Фелиситас разглядывает фотографию и опять смеется:

– Могло быть и хуже.

– В каком смысле? – одновременно задают вопрос Ангустиас и Ольвидо.

– Ты могла бы пририсовать себе свадебное платье. А это что? – спрашивает Фелиситас, роясь в коробке. Под другими вырезками из журналов, билетами в кино и плетеными браслетиками разлинованный лист бумаги. – «Дорогая Ангустиас, я заметил тебя на уроке математики…»

– Прекрати! Не надо! – Ангустиас садится на пол и закрывает лицо руками.

– «И, – продолжает Фелиситас, хихикая, – я думаю, ты симпатичная».

Ольвидо изумленно смотрит на Ангустиас.

– ¿Qué?[99]

– Хватит меня мучить! – раздается приглушенный стон Ангустиас.

– Мама, – голос Фелиситас внезапно становится серьезным, – это письмо от моего папы?

– Нет! – хором выкрикивают Ангустиас и Ольвидо. Фелиситас поворачивается к Ольвидо, которая несколько минут назад отказывалась войти в комнату, но теперь стоит здесь, у двери.

– Твой отец был не из тех, кто пишет письма, – говорит она.

– Твой отец был не из тех, кто пишет письма, – произносит те же слова Ангустиас, но тон не обвинительный, а, скорее, разочарованный. – Это, – она придвигается ближе к Фелиситас, – в шестом классе на уроке математики написал мальчик по имени Франсиско. Вот это письмо от мальчика по имени Диего, он вручил мне его в девятом классе на уроке химии. А это стихотворение написал Игнасио, по-моему, мы вместе ходили на физкультуру. Я не помню. О боже, а вот на этой салфетке песня – правда, она немного дурацкая, – ее написал Хуан Пабло.

– Хуан Пабло из церкви? – интересуется Ольвидо.

– Хуан Пабло из нашей церкви, – добавляет Ангустиас, морща нос.

– Как много мальчиков… – замечает Фелиситас.

– Да уж, – вздыхает Ангустиас. – Но мне не разрешали ни с кем встречаться. Твоя бабушка мне не позволяла, а я слушалась свою маму, и ты должна.

– Если бы! – хмыкает Ольвидо.

– Думаю, ты не всегда слушалась свою маму, – скептически замечает Фелиситас.

– Ну почти всегда. Наверное, я хранила все это как напоминания, что пусть у меня и не было кучи парней, на меня обращали внимание. Про меня даже песню сочинили. Думаешь, многие могут этим похвастаться?

Фелиситас берет салфетку и читает про себя.

– Этот чувак пять раз рифмовал «любовь» с «любовью».

– Я же сказала, что песня дурацкая.

– Твоя мама, – шепчет Ольвидо, приближаясь к Фелиситас, – и сейчас достойна внимания, тебе не кажется? Ты ничего не хочешь ей сказать?

Фелиситас делает глубокий вдох.

– Мама, – говорит она, скрещивая пальцы и не решаясь смотреть Ангустиас в глаза, – почему бы тебе не пойти на свидание с Кайо?

Ангустиас резко закрывает коробку крышкой и встает, чтобы вернуть ее на место.

– Потому что он мне не нравится.

– Она его даже не знает, – не унимается Ольвидо.

– Но это может быть весело.

Коробка выпадает из рук Ангустиас.

– Что ты сказала?

– Разве тебе не одиноко?

Ольвидо ощущает, как внутри все сжимается. При жизни она слышала эти слова тысячу раз. Еще как, всегда хотелось крикнуть в ответ, и что с того? Я не чувствую себя одинокой постоянно. Даже люди, состоящие в отношениях, чувствуют себя одинокими. Наличие партнера ни от чего не спасает. Быть в романтических отношениях все равно что принимать лекарство. Ваши симптомы могут исчезнуть, а могут усилиться, и вы не в силах ни на что повлиять, не в вашей власти не оказаться в числе невезучих. Ольвидо уже однажды не повезло. Она не желала снова рисковать своим душевным спокойствием. Но другое дело Ангустиас. Она слишком молода, чтобы отказываться от любви, и слишком безответственна, чтобы в одиночку справляться с жизненными трудностями.

Но Ангустиас, похоже, так не считает. Когда она оборачивается, между ее бровями видны такие же глубокие складки, как у Фелиситас.

– Фелиситас, с чего ты это взяла? – изумляется она, поднимая с пола коробку.

– Я просто подумала.

– Нет, мне не одиноко, – уверяет Ангустиас. Она подпрыгивает, пытаясь запихнуть коробку на полку. Коробка не двигается – свалившиеся сумочки перегородили путь. – У меня есть ты. – Ангустиас сдается и бросает коробку на кровать.

– А что будет, когда я уеду? Когда поступлю в колледж?

– Я перееду с тобой, – заявляет Ангустиас, но тут же замечает, что Фелиситас хмурится. – Шучу. Нет, честно, со мной все будет хорошо. То, что я одна, совершенно не означает, что я одинока. Я сама себе отличная компания. С кем-то другим мне будет скучно.

– А как насчет Эмилио?

– Ты что делаешь? – охает Ольвидо.

– Что насчет Эмилио? – спрашивает Ангустиас.

– Ты могла бы сходить с ним на свидание.

Ангустиас смеется:

– Нет. Я не могу.

– Нет, она не может, – соглашается Ольвидо.

– Почему?

– Потому что не хочу. Возможно, ты еще слишком мала, чтобы тебя этому учить, но я скажу. Никогда не стоит ходить с кем-то на свидание просто ради свидания. Нужно идти на свидание с тем, кто тебе действительно нравится. Иначе ты ужасно проведешь время, и он ужасно проведет время, а потом тебя заставят пойти на второе свидание, и все снова будет ужасно, и в итоге ты попадешь в бесконечную череду ужасных свиданий.

А ведь она права, думает Ольвидо.

– Значит, Эмилио тебе не нравится?

– Эмилио не входит в наши планы! – Ольвидо топает ногой.

– Эмилио мне нравится, но не в том смысле, – говорит Ангустиас, уводя Фелиситас из комнаты.

– По-моему, ты ему нравишься, – настаивает Фелиситас.

– Вовсе н-е-е-т, – нараспев произносит Ангустиас.

– Просто попробуй.

– Не-а.

Ольвидо качает головой, глядя, как ее дочь и внучка уходят все дальше и дальше. Никто никогда ее не слушает. Даже будь она жива, они бы ее не послушали.

Но в свое время Ангустиас, слава богу, все-таки слушалась, думает Ольвидо, сидя на краю кровати и перечитывая письма бывших поклонников дочери. Иначе она осталась бы с Франсиско, или Диего, или Игнасио, или Хуаном Пабло. Хотя, возможно, Хуан Пабло был не так уж плох.

Ольвидо ставит коробку на тумбочку под окном и с недовольным видом оглядывается по сторонам. Комната слишком долго была заперта. В ней стоит неприятный запах.

Ольвидо тянет на себя защелку и приподнимает мансардное окно. Вот так, думает она, чувствуя ночной ветерок. Это должно помочь. Удовлетворенная, она выходит из комнаты, а поскольку больше не возвращается к прошлому дочери, то не узнает о причиненном ею ущербе. В течение следующих трех ночей в Грейс идет дождь. В комнате Ангустиас вода чувствует себя как дома. От разлившихся луж начинают гнить ножки туалетного столика и основание тумбочки. Вода пропитывает розовое покрывало, оставляя после себя запах мокрой псины. Поглощает забытые письма Ангустиас и смывает все доказательства того, что когда-то она слушалась свою мать. Но Ольвидо этого не