Мама, держи меня за капюшон! - Людмила Лаврова
– А для меня, конечно, там места не найдется!
Валентина Ивановна была очень недовольна открывающейся перспективой. Ехать в одиночестве в санаторий, где никаких развлечений, кроме «дискотеки для тех, кому за…»?! Да и публика там так себе. То ли дело хороший отель, где и иностранцев хватает, и «свои» по большей части люди «порядочные»! А уж ей-то со своим образованием и знанием двух языков остается только выбирать.
Но не в этот раз…
– Мамочка, ты же все понимаешь! Отдых – это не только жилье. Это еще и перелет, питание и прочее.
– Можно подумать, я вас объедаю! – Валентина Ивановна завелась не на шутку.
– Господи, мама! Ну почему мне нужно объяснять тебе очевидные вещи?! Нет денег у нас, чтобы ехать всей семьей, понимаешь? Я бы с радостью взяла тебя с собой, но нет такой возможности. Ремонт в твоей квартире, мои проблемы со здоровьем в прошлом году, репетиторы для Дениса. Все это стоило уйму денег. И теперь мы очень ограничены в средствах. Чего ты хочешь от меня? Я должна отменить поездку? Или все-таки вывезти детей на море? Да и сама я очень устала. Ты же знаешь, в каком графике я жила этот год! Ты все видела!
– Да! Я видела! Видела, что ты плохая мать! Детьми тебе заниматься совершенно некогда! Все на мне и на Светлане, твоей свекрови. Забрать из садика Еву, встретить из школы Дениса, накормить, напоить, развести по кружкам и секциям.
– Мама! Не преувеличивай! Денис ездит на тренировки сам. Водишь ты только Еву на танцы, да и то не каждый день. И мы вполне могли бы обойтись пока без них, ведь в саду есть группа, которая занимается дополнительно танцами, но ты настояла. Сказала, что ребенку нужно развиваться.
– Теперь я виновата? – голос Валентины Ивановны взлетел до «недопустимых» нот, и она схватилась за сердце. – Какие же вы неблагодарные! Я стараюсь, бьюсь, а вам все не так!
– Мама, пожалуйста… – Лена почувствовала, как темнеет в глазах, и прижалась лбом к оконному стеклу. – Я очень тебе благодарна за все, что ты делаешь. Но не надо ставить это мне в упрек, хорошо?
Слушать Валентина Ивановна ничего не пожелала. Удалилась гордо, бросив посреди гостиной пакет с новым купальником, и обиделась.
Обижаться она любила и умела. Запросто могла дать понять, кто и что сделал не так, не устраивая скандала и не беря грех на душу. Просто не брала трубку, не реагировала на попытки примирения, а после, милостиво соизволив ответить на звонок дочери, тяжко вздыхала в ответ на ее вопросы и слабым голосом вопрошала:
– Леночка, а если сердце то останавливается, замирает совсем, то еле-еле стучит, это что значит?
И Лена бросала все и летела за город, на мамину дачу, куда Валентина удалялась обычно после очередной ссоры, чтобы «дать душе покой». Из поездок этих Елена возвращалась совершенно без сил и, швырнув ключи от машины на столик в прихожей, уходила в свою спальню, падала прямо в одежде на кровать и тихо плакала не в силах понять, почему мать так с ней поступает.
Денис заходил в комнату, тихо укрывал Елену пледом и касался плеча:
– Мам, не надо! Не езди туда больше. Бабушка подуется немного и приедет сама.
– Ох, Денис! Хотела бы я быть настолько в этом уверенной…
Лена знала, о чем говорит. С раннего детства она помнила маму такой. Тонкой, ранимой, прекрасно владеющей языком, и не одним, начитанной и прекрасно разбирающейся в музыке. Но очень обидчивой. Она могла упрекнуть дочь и на русском, и на французском или английском с одинаковой легкостью. И для маленькой Лены не было страшнее наказания, чем тихое и холодное мамино:
– Леночка, я хочу, чтобы ты подумала над своим поведением. Иди к себе, доченька!
Никогда и ни при каких обстоятельствах Елена не слышала этого уничижительного «доченька», если у Валентины было хорошее настроение.
Впрочем, хорошим оно бывало редко. Валентина Ивановна была из тех людей, у кого стакан всегда наполовину пуст. В ее ощущении мира присутствовало лишь одно весомое слово. И слово это было – несостоятелен. Это понятие включало в себя множество аспектов, и известны они были лишь самой Валентине.
Несостоятельны были коллеги Валентины, ее друзья, муж, родственники, соседи, и этот список можно было продолжать до бесконечности.
К Леночке до поры до времени эта формулировка не относилась. Маленькая Лена была воплощением ума и красоты. Еще бы! Ребенок, при взгляде на которого умилялись почти все без исключения, тыкал пальчиком в книгу и складывал буквы уже в три года. А в свои четыре Леночка изящно склоняла кудрявую головку к клавишам пианино, подаренного мамой, и говорила:
– Я слышу музыку!
Валентине было чем гордиться. Дочь ее до определенного момента только радовала. Она послушно ходила на занятия, выполняла любую просьбу Валентины и считала, что нет на свете человека, который знал бы все лучше, чем ее мама.
Коса нашла на камень, когда Леночка училась в шестом классе. Отличница, гордость школы, она вдруг ни с того ни с сего схлопотала двойку за диктант. Валентина, ничего не понимая, качала головой и хваталась за сердце, но даже рта Лене открыть не дала.
– Доченька, ты меня очень расстроила! Как можно?! Нет, это немыслимо! Иди к себе!
Лена покорно удалилась тогда, так и не объяснив матери, что же случилось. Ее проблему пришлось решать бабушке, которая совершенно случайно застала девочку в ванной, рыдающей над раковиной и пытающейся отстирать пятна с юбки.
– Лена! Девочка моя! Ты что?!
Ей Лена рассказала, как разболелся живот на уроке и как она испугалась после, не понимая, что с нею происходит. Ей никто и ничего не рассказывал о том переходе, который неизбежен для любой девушки. Валентина сочла, что эти знания совершенно ни к чему Лене, а спросить у кого-то еще девочка не догадалась, потому что просто не знала, что подобные вопросы нужно задавать. У нее почти не было подруг, а те девочки, кого Валентина сочла достойными кандидатурами для общения с ее дочерью, подобные вещи ни за что не стали бы обсуждать между собой. Воспитание…
Долгий разговор Валентины со свекровью, бабушкой Лены, ничего не дал, кроме затянувшейся мигрени и недовольного:
– Лена! Подобные вещи девочка может обсуждать только
