Цепи меланхолии - Линда Сауле
По словам Генриетты, неприятности начались почти сразу после того, как ее отец ушел из жизни. В своем завещании он пожелал распределить часть наследства между дочерьми, и Генриетта, жившая в браке в относительной умеренности, так как Джейкоби Хэнса нельзя было назвать расточительным хозяином, в один миг сделалась обладательницей крупной суммы денег, которой, однако, по канонам того времени не могла распоряжаться единолично. Генриетта была уверена, что именно улучшившееся материальное положение поставило ее жизнь под удар, ведь она, никогда ранее не мучавшаяся желудком, вдруг стала замечать у себя тревожные симптомы.
Арлин перевела дух, удостоверившись, что Чад внимательно слушает, затем продолжила:
– Однако я немного увлеклась. Вернемся в Бетлем. Как я уже сказала, Генриеттой много занимались, это не могло не пойти ей на пользу. Но стоило ей восстановить силы, она переменилась. Обманчивый прогресс оказался мимолетным, и девушка, вместо того чтобы вернуться к прежней жизни, обнаружила в себе другую манию – и с той же страстью, с которой обвиняла мужа в преступлении, она принялась за тех, кто окружал ее и ухаживал.
У пациентки стали случаться приступы ярости, она бросалась на врачей, в припадке громила мебель, кромсала одежду, билась о стены, царапала лицо до крови и истошно кричала. Она стала считаться буйнопомешанной, посмотрите на эту пометку: maniaque – врачи не строили на счет Генриетты иллюзий и более не воспринимали всерьез бредовые обвинения, которыми она осыпала супруга. Ее лечили лошадиными дозами бромистого калия, но он плохо помогал. Аппетит у нее снова пропал, а бессонница и видения, напротив, вернулись, чрезмерное возбуждение лишало остатков сил, но, что примечательно, чем больше Генриетта слабела, тем с большим буйством действовала, словно ею управляла нечеловеческая сила.
Как я уже сказала, Генриетта происходила из состоятельной семьи, отец ее был наследственным пэром, поэтому ее родным было по средствам обеспечить девушке надлежащие условия содержания. В изоляторе установили особую кровать, широкую, от стены до стены, на которой она могла метаться без угрозы упасть на пол. Поначалу врачи пытались выводить ее на улицу, но Генриетта так сопротивлялась, что они бросили попытки и оставили ее в покое. Из Франции к ней вызвали врача, доктора Федерика Бурже, человека прогрессивных медицинских взглядов; он был одержим передовыми методами лечения, которые можно назвать зачатками психоанализа. Бурже проводил с Генриеттой множество часов ежедневно, он принес кресло, установил его у кровати пациентки и принялся внимательно наблюдать, тщательно конспектируя все, что она говорила.
Постепенно он стал замечать в ее словах закономерность. Его трактат на сто пятнадцать страниц подробно иллюстрирует весь процесс, там же Бурже приводит детальный фармакологический анализ лекарственных препаратов, действие которых совпадало с симптомами, на которые жаловалась Генриетта при поступлении. Судя по записям, он не был согласен с консилиумом бетлемских врачей и с поставленным диагнозом – шизофренический психоз. Прогрессивность его метода заключалась в том, что он пытался разглядеть за внешними проявлениями – агрессией и патологической подозрительностью – иные формы психического недуга и в конце концов пришел к выводу, что Генриетта страдала неочевидной формой депрессии, вызванной послеродовым стрессом. С большим усердием он подошел к лечению; за заботой и беспокойством о Генриетте, кажется, можно разглядеть и нечто большее, но скорее всего, Бурже просто был отзывчивым и бесконечно терпеливым человеком, который жаждал принести облегчение тому, кто нуждался в этом.
И все же он был эскулапом своей эпохи, а значит, и ему не были чужды своеобразные методы лечения. К примеру, он назначил Генриетте десяток ледяных ванн и ежедневный прием рвотных на протяжении недели.
Как бы то ни было, со временем Генриетта стала отзываться на лечение доктора Бурже. Припадки у нее прекратились, она стала спокойна и уравновешенна, подолгу беседовала с французским лекарем, сблизилась с ним настолько, что выходила на прогулку в сад и там отвечала на его вопросы. Она застенчиво смеялась, когда доктор упоминал ее буйное поведение, не веря ни единому слову.
Бурже был последователен и, поддерживая пациентку в момент выздоровления, все же помнил о болезни, поэтому советовал почаще бывать на природе, рассказывал о вреде неврозов и выспрашивал об особенностях быта. По-видимому, он допускал мысль о том, что в размеренное течение жизни Генриетты могло ворваться вероломство. Его маленькая сестра много лет назад трагически погибла, случайно проглотив крысиный яд, и поэтому Бурже не понаслышке знал, сколь тонка грань между жизнью и смертью. Судя по записям, он не исключал возможности и психического недуга у Генриетты, и попытки ее отравления.
Спустя шесть месяцев после поступления в Бетлем Генриетта была почти здорова, но в памяти Бурже еще отзывались яростные увещевания пациентки о возможном покушении на ее жизнь, и врач, испытывавший приязнь к подопечной, не мог отпустить ее домой, не будучи уверенным в том, что там не поджидает беда. И он поселился в приветливом доме Генриетты и ее мужа и принялся наблюдать, сравнивая увиденное с подробными записями, сделанными в часы бесед с Генриеттой.
Тут он и стал замечать странности, каких не видел прежде. Спокойствие Генриетты, которое для любого врача являлось признаком душевного благополучия, теперь вдруг показалось Бурже неправдоподобным. Человеку свойственны незначительные перепады настроения, Генриетта же отказывалась от проявления эмоций, и это не могло не вызывать подозрений у чувствительного француза. Девушка держалась одинаково невозмутимо в моменты общения с детьми и со слугами, была так же приветлива с врачом, как и с супругом, ее вечной спутницей стала легкая полуулыбка, которая придавала лицу очарование, но вводила в замешательство доктора Бурже. Ему стало труднее вызывать Генриетту на разговор, теперь она держалась отстраненно, хоть и дружелюбно, а ее поведение так резко контрастировало с буйным помешательством, что Бурже казалось, что то состояние хоть и вызывало оторопь, но все же было более правдоподобным, чем нынешнее непоколебимое благополучие.
Как-то раз он застал Генриетту за секретером, где она увлеченно делала записи. Разумеется, она не позволила Бурже ознакомиться с ними, лишь смущенно поведала, что в свободное время сочиняет стихи. С того дня Бурже вознамерился во что бы то ни стало добраться до этих записей, подозревая, что в них скрыта отгадка странного спокойствия его пациентки и, возможно, объяснение периода буйства. У него оставалось не так уж много времени, всего неделя до отъезда во Францию, срок его службы подходил к концу, и глава семьи больше не видел необходимости присутствия постороннего человека в доме.
Трагедия случилась за день до отъезда доктора. В то утро Генриетта приказала нарядить детей в лучшие платья. Она сказала,
