Создатель эха - Ричард Пауэрс
– Вот записи, сделанные следующим утром. Внутричерепное давление подскочило до двадцати, а затем пошло еще выше. У него случился короткий приступ. И позднее кровотечение. Мы как можно скорее пересадили его на вентиляцию легких. Решили провести трахеостомию. Необходимость налицо. К тому моменту сестра уже прибыла в больницу. Операцию она одобрила. – Доктор Хейз листал страницы, словно в поисках деталей, которые по каким-то причинам ранее замечены не были. – Считаю, мы сделали все что можно и решали проблемы по мере их возникновения.
– Пожалуй, так и есть, – сказал Вебер. Правда, внутричерепное давление нужно было отслеживать до того, как оно начало расти.
Доктор Хейз заморгал – видимо, сердился про себя на национальную знаменитость, приглашенную помочь бедным местным жителям. Вебер пригладил бороду.
– Думаю, я бы сделал все точно так же.
Он оглядел кабинет доктора Хейза. На полках – ряды упорядоченных самых актуальных медицинских журналов. Диплом врача-специалиста колледжа Раш в рамке. На столе – фотография Хейза и стройной модели с волосами цвета меда, прильнувшими друг к другу на горнолыжном подъемнике. Мир, недоступный Марку Шлютеру – ни до, ни после несчастного случая.
– Как считаете, Марк склонен к конфабуляциям?
Хейз проследил за взглядом Вебера и уставился на красивую женщину на фото.
– Насколько могу судить, нет.
– Вчера я провел с ним серию стандартных тестов.
– Вот как? Я уже все с ним сделал. Можете посмотреть. Там есть все результаты, какие могут понадобиться.
– Да, конечно. Я не хотел сказать, что… Какое-то время ведь уже прошло…
Доктор Хейз измерил его взглядом.
– Он все еще под наблюдением. – Затем снова протянул Веберу папку. – Все данные здесь, если вам интересно.
– Я бы хотел посмотреть снимки.
Хейз достал кипу изображений и развесил их на световой панели. Перед ними предстал мозг Марка Шлютера в поперечном сечении. Молодой доктор видел только структуру. Вебер – редчайшую из бабочек, порхающий разум, чьи парные, разведенные крылья, можно было разглядеть в мельчайших деталях. Хейз оглядел сюрреалистические картины. Оттенки серого отделяли норму от нарушений. Одна подсистема все еще щебетала; другая уже замолчала.
– Видите? – Вебер слушал, как молодой человек пренебрегает трагедией. – Возможно, мы имеем дело с различными повреждениями в области правой передней веретенообразной извилины, а также средней передней и нижней височной извилины.
Вебер клонился к негатоскопу и прочистил горло. Ничего подобного он не мог разглядеть.
– Если это так, – продолжал Хейз, – то картина в принципе соответствует устоявшемуся представлению о причинах синдрома. Миндалевидное тело и нижневисочная кора не затронуты, а вот связь между ними, скорее всего, нарушена.
Вебер кивнул. Все согласно преобладающей на данный момент гипотезе. Для цельного распознавания требуются три части, и древнейшая из них имеет важнейшее значение. Он сказал:
– Пациент видит лицо, получает подтверждение о совпадении с тем, что хранится в памяти, вследствие чего активируются соответствующие ассоциативные воспоминания. Он знает, что сестра выглядит точь-в-точь как… сестра.
– Но эмоционально это никак не подтверждается. Человека он узнает, а вот инстинктивного чувства близости не ощущает. Кора мозга ставится перед выбором и, в итоге, считается с миндалевидным телом.
Вебер невольно улыбнулся.
– То есть побеждает не то, что мы думаем, а то, что чувствуем. – Он принялся размышлять вслух, вертя в руках тонкую оправу. – Можете считать меня старомодным, но я все равно вижу некоторые несоответствия. Во-первых, Марк не раздвоил после инцидента каждого близкого. Есть ведь и множество другие идентифицирующих признаков, кроме визуальных, – звуковые, например, а еще поведенческие паттерны, и так далее. Может ли слабая эмоциональная реакция подчинить когнитивное распознавание? У меня были пациенты с нарушениями эмоциональных реакций, при этом у них было двустороннее поражение миндалевидного тела. Но своих близких самозванцами они не считали.
Вебер и сам понимал, как несдержанно прозвучали слова.
Но Хейз ни разу не смутился.
– Вам знакома недавно выдвинутая теория двойного дефицита? Возможно, из-за повреждений правой лобной коры он как раз и испытывает трудности с тестами на логику…
Вебер ощутил, как просыпается желание дискуссии. Шанс на то, что все повреждения случились в одном месте, ужасно малы. Но шанс на то, что дело не в узнавании, совсем мизерный.
– Вы в курсе, что свою собаку он тоже считает двойником? – осведомился Вебер. – Простым разрывом между миндалевидным телом и нижневисочной корой головного мозга такое не объяснить. Соглашусь, локализация поражений сыграла свою роль. Травмирование правого полушария, без сомнения, внесло свой вклад. И все же считаю, что нам стоит поискать более полное объяснение.
Скептицизм Хейза выдало едва заметное движение мускулов лица.
– То есть – не связанное с нейронами?
– Вовсе нет. Думаю, сбой также случился на более высоком уровне. Марк получил травму мозга, но у него также появились психодинамические реакции на травму. И синдром Капгра может быть вызван не столько поражением мозга как таковым, сколько масштабной психологической реакцией на дезориентацию. Сестра для Марка – сложнейшее соединение психологических векторов в его жизни. Он перестал узнавать ее, потому что часть его перестала узнавать самого себя. Я всегда считал, что заблуждение стоит рассматривать как попытку отыскать смысл, а также как результат в корне нездорового развития.
Хейз на мгновение замолчал, а затем кивнул.
– Я… Уверен, тут есть, над чем подумать, доктор Вебер.
Лет пятнадцать назад Вебер бы нанес контрудар. Теперь же ситуацию он считал забавной: два доктора встают на дыбы, как толсторогие бараны, набрасываются друг на друга и дерутся за территорию. Лоб в лоб. На Вебера накатила волна довольства, безмятежность, вызванная самоанализом. Ему вдруг захотелось потрепать доктора Хейза по волосам.
– Когда я был в вашем возрасте, психоаналитика исходила из утверждения, что синдром Капгра вызван запретными чувствами к близкому человеку. «Я не могу испытывать вожделение к собственной сестре, следовательно, она мне не сестра». Термодинамическая модель мышления. Очень популярная в свое время.
Хейз смущенно тер шею и молчал.
– На первый взгляд, данный случай полностью ее опровергает. Мы видим, что причины Капгра у пациента изначально не психологического характера. Но его мозг не справляется со сложными взаимодействиями. И он заслуживает большего, чем простая, однобокая, функционалистская, причинно-следственная модель.
Вебер удивил сам себя. Не выводом, а тем, что высказал все вслух молодому врачу. Тот постучал пальцем по снимку на негатоскопе.
– Я знаю только то, что случилось с его мозгом ранним утром двадцатого февраля.
– Да, – кивнул Вебер. Медицине ведь большего и не нужно. – Но то, что он вообще сохранил хоть какое-то чувство целостности личности, уже поражает, согласитесь.
Доктор Хейз согласился на перемирие.
– Нам повезло, что нарушить целостность в принципе довольно трудно. Всего несколько задокументированных случаев. Будь их столько же, как, скажем, случаев Паркинсона, мы бы все стали друг другу чужими. Послушайте, я буду рад вам помочь. Если нужно, проведем дополнительные тесты, исследования…
– Сначала я бы хотел попробовать пару собственных обследований, для них техника не понадобится.
