Сделай громче - Денис Нижегородцев
– Как утонул? А, может, взорвался от ракеты?
– Ну кто ж нам такое расскажет? Это же государственная тайна! Может, просто утонул, а, может, и вместе с ракетой… А нам надо знать только одно – помер он, нет его больше!
– Ты уверена?! – впервые услышав об этом лет в пять, я даже заплакал.
– Конечно! Но ты не расстраивайся, у тебя есть я, и вместе мы все переживем! – это любимая ее фраза.
Большего добиться от матери было невозможно. И с течением времени, согласно всем известной психологической теории пяти стадий принятия неизбежного: отрицание – гнев – торг – депрессия – и принятие, я перестал приставать к ней с одними и теми же вопросами.
Сам же, разумеется, проштудировал все известные мне энциклопедии, тогда еще бумажные, нашел там всех Викторов, имеющих хоть какое-то отношение к морскому флоту, но того самого, да чтобы на сто процентов – не нашел.
А потом как-то принял все это, перерос что ли. И в подростковый период вступил уже достаточно уверенным в себе человеком, если не сказать – самоуверенным. Даже бравировал тем, что отца у меня нет. Мол, и не надо!
– Он утоп в каких-то е…енях…
– …А если кто из вас будет задавать слишком много вопросов – получит с ноги в репу!
Таким был мой консенсус с суровой действительностью. Пока не случилась еще пара двусмысленных разговоров с матерью. Как я уже сказал, она часто путает какие-то вещи, не запоминает точные цифры и формулировки – одним словом, гуманитарий. Но все же некоторые ее оговорки меня тогда насторожили.
Лет в четырнадцать я впервые услышал от нее следующее:
– Весь в отца – Сашку, весь в отца… Ой, тьфу ты, в Сашку, что я говорю такое – в Виктора, конечно, Виктора!
– Мам, с тобой все хорошо?
– Конечно, а что со мной будет!..
– …Уж и оговориться нельзя!
– Оговорочка по Фрейду!
Меня, конечно, это немного резануло. Но помня и о предыдущих материных «неточностях», я списал все именно на это, успокоился и забыл, пока… лет уже в шестнадцать тема «отца – Сашки» не повторилась плюс-минус в прежней вариации:
– Сашка стоял на большом красивом теплоходе, смотрел вдаль, а я махала ему вслед… – ностальгически зажмурившись, вдруг вспомнила мать.
– Ма, ты о ком сейчас?
– О ком – о ком? Об отце твоем? – она как будто даже не поняла моего вопроса.
– Бред какой…
– …И как же его звали?.. – намеренно язвительно спросил я.
– …Сейчас придумаешь новую басню, чтобы оправдать свои оговорки?
– Виктор, конечно, Виктор! Игореш, с тобой все хорошо? – переспросила мать, как ни в чем ни бывало.
– Со мной-то все хорошо, а с тобой?! – не выдержал я.
– А что со мной?
– Да ничего!.. – с этими словами я убежал в свою комнату и громко хлопнул дверью.
– …Разговор слепого с глухонемой.
В дальнейшем какого-то нового, все проясняющего диалога между нами так и не состоялось. Я вырос и уже считал едва ли не зазорным спрашивать у матери, как маленький:
– Мам, а что на самом деле случилось с нашим папой?
– Он разбился на самолете… Он погиб при пожаре, спасая людей… Он сорвался с горной вершины… – словом, допытываться было бесполезно.
Но тему эту я не оставил. И попробовал сам навести справки. Было это аккурат в лето перед поступлением в универ. Тогда-то и выяснилось, что мать не просто так послала меня учиться на психолога. Когда-то давно она работала там не то лаборанткой, не то методистом кафедры. И сохранив какие-то старые связи, подсобила с поступлением именно туда.
А мне вдруг стало любопытно, может, и «Сашка» – вовсе не моряк, погибший от неизвестной торпеды, а какой-нибудь психолог, связанный с материнской юностью на профильном факультете. Без ложной скромности скажу – я провел целое абитуриентское расследование. Специально задружился с парой самых молодых и красивых сотрудниц нашей базовой кафедры, хотя и не только для того, чтобы восстановить свою родословную… А также и с парой возрастных специалистов оттуда же. Слово за слово… И психологи, не умеющие держать язык за зубами, высказали сумасшедшую теорию о том, что моим отцом является старший научный сотрудник кафедры, кандидат наук, доцент… Северов Александр Аркадьевич.
– Вот те на!
– А я говорил… – слышится мне и сегодня голос Северова.
А к тому времени я еще ни разу не видел Александра Аркадьевича и даже никогда о нем не слышал. Да, он уже был заметной фигурой в отечественной психологии, но, как вы понимаете, меня тогда интересовало лишь поступление в вуз, красивые девчонки, да поиски мнимого отца, все – кроме нашей замечательной науки!
Однако я навел справки, теперь уже об одном конкретном человеке, сравнил годы его активности с работой моей матери на той же кафедре и сделал гипотетическое допущение, что он мог бы быть моим отцом…
– А как же внешнее сходство? – спрашиваю уже я сегодняшний.
– Не особо. Особенно учитывая, что он уже в те годы был грузным, если не сказать толстым. Я же – в мать, с совершенно другой конституцией, как говорится, кожа да кости.
– Вот прямо ничего общего?
– Из общего у нас разве что… форма ушей! Но меня так задолбало состояние неопределенности, что я притянул одно к другому за уши и в один ужасный день решил расставить все точки «над и»…
Большего стресса вперемежку со стыдом в жизни не испытывал. Идти к незнакомому человеку и спрашивать, может ли он быть моим отцом, а потом еще пять лет учиться в универе под его началом… даже если он – что вероятнее всего – посмеется надо мной и развенчает эту странную байку!!!
Пока решался и готовился, а заняло это пять дней, кажется, сбросил килограммов десять своего и без того не великого веса. Я репетировал свою речь, стоя дома перед зеркалом и повторял ее, нарезая круги вокруг университета. Я дважды чуть не зашел на кафедру, но оба раза в последний момент отшатывался от двери, решив, что еще не готов.
Наконец, наступили день и час Х. Это было начало сентября, наши самые первые занятия. И я три или четыре пары подряд, уже даже не со своей группой, просидел в аудиториях, где преподавал Александр
