Создатель эха - Ричард Пауэрс
Пока оформляли данные кредитки, Вебер просматривал стопки туристических брошюр. На каждой – птицы с красными хохолками. Массы птиц. Такого он никогда не видел.
– Где их можно посмотреть? – спросил он.
Девушка одарила его смущенным взглядом, будто платеж по карте не прошел.
– Они уже как два месяца назад улетели на север, сэр. Но вернутся. Надо только немного подождать.
Она протянула ему кредитку и карточку-ключ. Он поднялся в номер, который делал вид, будто в нем никто никогда не жил и он исчезнет, как только выселится Вебер.
Повсюду виднелись картонные листы с разными надписями. Теплое приветствие от персонала. Предложения различных товаров и услуг. Картонка в душе гласила: если он хочет помочь планете, то полотенце стоит вешать на штанге для штор, а если нет – то может бросать полотенце на пол. Лист повесили утром и заменят на новый, как только он съедет. Подобных номеров тысячи, они есть и в Сиэтле, и в Санкт-Петербурге. По обстановке сложно было сказать, где конкретно он находится – если бы не фотографии журавлей над кроватью.
Он созвонился с Карин Шлютер перед отъездом из Нью-Йорка. Она произвела впечатление невозмутимой и компетентной женщины. Но во время звонка из вестибюля через полчаса после заселения, Веберу показалось, что он разговаривает с совершенно другим человеком. Голос ее звучал робко – она опасалась подниматься в номер. Видимо, пора обновить свои рекламные снимки. Зато будет чем похвастаться Сильви во время вечернего созвона.
Он спустился в вестибюль и встретился с единственной близкой родственницей жертвы. Чуть за тридцать, одета в коричневые хлопчатобумажные брюки и розовую хлопковую блузку – Сильви называла такие наряды «универсальной одеждой для фото на паспорт». Темный костюм Вебера – его стандартный костюм для поездок – удивил женщину, и она бросила извиняющийся взгляд перед приветствием. Прямые медные волосы – единственная выразительная черта в ее внешности – ниспадали до лопаток и подчеркивали лицо, которое с натяжкой можно было назвать свежим. Вскормленное деревенскими хлебами тело преждевременно начинало пышнеть. Здоровая женщина со Среднего Запада. Вероятно, занималась в колледже бегом с препятствиями. Пока он оглядывал ее, она неосознанно прихорашивалась. Но потом встала, подошла ближе, протянула руку и одарила храброй улыбкой одним уголком губ – и Вебер подумал, что не зря согласился помочь.
Они пожали руки, и Карин Шлютер рассыпалась в излишних благодарностях, словно он уже вылечил ее брата. Казалось, один вид Вебера поднял ей настроение. Когда он остановил поток признательностей, она сказала:
– Я принесла кое-какие документы.
Опустившись на диван рядом с искусственным камином, она разложила на кофейном столике целое досье: рукописные заметки за три месяца пребывания у койки брата и копии всего, что ей дали в больнице и реабилитационном центре. Сплетя пальцы рук, она приступила к рассказу.
Вебер сидел рядом. Через пару минут он коснулся ее запястья.
– Думаю, для начала нам стоит проконсультироваться с доктором Хейзом, а потом уже что-то предпринимать. Он получил мое письмо?
– Я говорила с ним утром. Он знает, что вы приехали. И сказал, что можете навестить Марка днем. Где-то у меня есть его записи.
Перед Вебером появилось еще больше документов. Этакие страницы из путеводителя по новой планете. Он с трудом удержался, чтобы не приняться за чтение, и дослушал версию Карин Шлютер. Во всех своих книгах он повторял одну и ту же идею: факты – лишь малая часть истории болезни. А вот то, как их рассказывают, имеет большое значение.
Карин сказала:
– Марк признает, что произошел несчастный случай. Но ничего о нем не помнит. Брешь в памяти. Все, что произошло за двенадцать часов до того, как он слетел с дороги, – исчезло.
Вебер пригладил бороду с проседью.
– Да. Такое бывает.
Говорить людям, что с другими случалось то же самое, не преуменьшая масштаб их личной трагедии, – это особый навык, который Вебер за двадцать лет работы отточил почти до совершенства.
– Похоже на так называемую ретроградную амнезию, – продолжил он. – Закон Рибо: старые воспоминания более долговечны, чем новые. «Новое погибает раньше старого».
Пока он говорил, она двигала губами, повторяя, силясь понять суть. Потом положила ладонь на россыпь листов.
– Амнезия? Но с памятью у него все в порядке. Он всех узнает. Он помнит все о… своей сестре. Только отказывается… – Она прикусила губу и склонила голову. Пряди рыжих волос разлились по бумагам. Он и представить не мог, каково ей от такого отказа.
– Вы сказали, что проблем с речью у него больше нет. Говорит ли он сейчас как-то иначе, чем раньше?
Карин уставилась в никуда.
– Если только чуть медленнее. Марк всегда тараторил.
– Он подыскивает слова? Может, как-то изменился словарный запас?
На ее лице снова появилась односторонняя улыбка.
– Вы про афазию?
Ударение она поставила неправильно, но Вебер лишь кивнул.
– Словарный запас у него всегда был скудным.
Он решил прощупать почву.
– Вы с братом близки? – Обязательное условие для синдрома Капгра. – И всегда были близки?
Она дернулась назад, словно услышала в словах обвинение.
– Мы – все, что есть друг у друга. Больше родных у нас не осталось. Я присматривала за ним все эти годы. Я чуть постарше, но… Всегда старалась быть рядом и не оставлять одного, если только не приходилось ради собственного здоровья. Марк не очень-то приспособлен к жизни. И во многом на меня полагается. Семья у нас была непростая, и мы с ним через многое прошли. – Смутившись, она отвернулась и взяла в руки папку, достала оттуда два листа. Принялась изучать строки, снова шевеля губами. – Вот. Вот что не дает мне покоя. Когда его привезли в больницу с места происшествия, он был в сознании. Он даже не… Вот: шкала комы Глазго. Степень нарушения сознания невысокая. Меня к нему даже пустили на минутку. И он меня узнал. Пытался что-то мне сказать. В этом я уверена. Но потом – видите? Утром – резкое изменение. Внезапный скачок внутричерепного давления.
Карин объясняла все с уверенностью медсестры хирургического отделения. Вебер мусолил концы бороды. За прошедшие годы этим жестом ему удавалось успокоить почти любого собеседника.
– Да, такое случается. Череп имеет ограниченное пространство. Если отек мозга возникает не сразу и мозг начинает увеличиваться позже, это может нанести больший ущерб, чем первоначальная травма.
– Да, конечно, я читала об этом. В таком случае, разве врачи не должны были отслеживать его состояние? Если я правильно понимаю, в первые несколько часов они должны были…
Вебер оглядел вестибюль «Мотореста». Не стоило начинать
