Семь процентов хаоса - Эллен О'Кловер
– Итак. – Марен эффектным жестом достает платье из чехла. Оно длинное, до пола, и шелковистое, цве́та расплавленной меди. – Я пойду в этом.
– Супер, – улыбаюсь я.
Марен бросает платье на кровать и, подойдя, легонько дергает меня за кудрявую прядь.
– Но сначала волосы, – говорит она. – Ты ведь дашь мне их выпрямить?
Я почти никогда не выпрямляю волосы; непредсказуемые и непослушные кудряшки – часть меня. Но Марен обожает это волшебное превращение, и у нее хватает терпения разглаживать их целый час.
Я пожимаю плечами, и она расплывается в улыбке.
Я все еще в тренировочных штанах, когда появляется Миллер, – как и следовало ожидать, раньше времени. Подходя к шкафу, чтобы достать платье, я слышу, как он хлопает дверцей машины. Марен уже готова – волосы собраны в высокую прическу, медное платье горит в свете солнечных лучей, заглядывающих в окно.
– Я открою, – говорит она, вставая с кровати. Потом смотрит в окно и хохочет. – Господи, Ро.
Она подзывает меня взмахом руки, и мы вместе следим за тем, как Миллер идет по подъездной дорожке. Его волосы зачесаны назад, в руках – пластиковая коробочка, но главная фишка – на нем смокинг.
– Нет, – выдыхаю я, и Марен снова хохочет, откинув голову назад.
– Да, – смеется она. – Тот самый позорный фрак с «Илиады». Блин. Но Миллер в нем отлично выглядит, правда?
Он подходит к дому, и я отступаю от окна.
– Он выглядит как Миллер, – говорю я.
Марен подталкивает меня, проходя мимо:
– Единственный и неповторимый.
Не то что бы она совсем не права. Если только в том, что это имеет какое-то отношение ко мне.
Едва Марен спускается по лестнице, как звонят в дверь, и вскоре до меня доносятся их голоса.
Я достаю Верино платье фасона шестидесятых годов – цвета бургунди, с короткими рукавами, пышной юбкой и бантом на вырезе. Вера подарила его мне на шестнадцатилетие: «Я подумала, что оно должно тебе понравиться». Но я ни разу его не надевала, оно казалось мне слишком нарядным. Сейчас я, стоя перед зеркалом, застегиваю молнию на боку и расправляю юбку. Мне отчаянно хочется, чтобы сегодня вечером она была рядом со мной.
– Ро, ты идешь? – окликает снизу Марен. – Отем уже выехала пять минут назад.
Я тянусь к зеркалу, смахиваю с щеки упавшую ресницу. Мои волосы такие гладкие, как будто не мои, и я вдруг ощущаю себя не только в чужом платье, но и в чужом теле.
Провожу ладонью по мягкой полоске шрама и говорю себе: «Вот ты где».
Внизу Миллер открывает свою коробку. К моему ужасу, внутри оказывается букетик цветов.
– Ой, нет, – ахаю я.
Миллер оборачивается и, увидев меня, замирает. В облегающем черном смокинге он кажется даже выше, чем всегда. Волосы еще слегка влажные. Миллер окидывает меня взглядом, как будто что-то ищет.
– Ты выглядишь…
– Восхитительно, – договаривает Марен.
– Не похоже на себя, – заканчивает он.
– Ну спасибо, – фыркаю я, как будто всего пару минут назад не думала о том же. Пройдя через комнату, я вынимаю букет из коробки. Он очень нежный – несколько фиолетовых цветков аквилегии в окружении зеленых листочков. Я ловлю себя на мысли: Вере понравилось бы. – Почему ты не сказал, что купишь цветы? У меня для тебя ничего нет.
– Как-то не подумал, что об этом надо заранее предупреждать, – отвечает Миллер. – Мы же идем на танцы. Люди всегда так делают.
«Мы не люди, – думаю я, – мы психи».
– Сейчас соорудим, – бодро говорит Марен, оглядываясь и щелкая пальцами. – Э-э-э-э…
Ни единого цветка в поле видимости. Декабрь вообще-то.
Марен направляется на кухню, и я, положив букетик на стол, следую за ней. При виде того, как она тянется к папиным душистым травам в горшочках, у меня вырывается стон.
– Нет-нет, – говорит она, выдергивая стебельки из земли и собирая их в некое подобие букета, – получится очень симпатично. Это будет наикрутейшая бутоньерка из кинзы.
Марен связывает веточки обрывком бечевки и протягивает мне безопасную булавку. В этот момент снова звонят в дверь.
– Наверное, Отем, – говорит она, глядя поочередно на меня и на Миллера. – У вас все хорошо?
– Хорошо – сильно сказано, – бурчу я.
– Да, – отвечает Миллер.
Марен убегает, а я делаю шаг к Миллеру, выставив перед собой булавку.
– Постарайся не до крови, – говорит он, и я закатываю глаза.
Чтобы приколоть бутоньерку к лацкану смокинга, приходится подойти к нему вплотную. Я даже чувствую запах одеколона, которым он надушился, как дурак. Я наклоняю голову, стараясь ровнее приколоть веточки, а Миллер вскидывает подбородок повыше, лишь бы нам не коснуться друг друга. Наверняка еще и дыхание затаил.
Прикрепив бутоньерку, я делаю шаг назад. Это чудовищно – пучок слегка пожухших веточек базилика, кинзы и розмарина.
– Извини, – говорю я и тут же жалею об этом.
С какой стати я извиняюсь? Это ведь все не по-настоящему, откуда же мне было знать, что он принесет цветы.
– Все нормально. – Он косится на свою грудь. – Пригодится, если угощение окажется пресным.
Я, не сдержавшись, фыркаю от смеха. Миллер тоже слабо, едва заметно улыбается, но тут же спохватывается и прячет улыбку.
– Приехала! – восклицает Марен, и мы оба поворачиваемся.
В дверях стоит высокая худощавая девушка в черном брючном костюме с глубоким острым вырезом на груди. Она улыбается Марен, а потом – я не успеваю отвернуться, – они бросаются друг к другу. Оглядываюсь на Миллера, но он изучает свои ботинки.
– Это Ро, – представляет меня Марен, пропуская Отем в дом. – И ее парень Миллер.
– Конечно, я знаю Ро и Миллера, – говорит Отем и крепко, как будто мы знакомы тысячу лет, обнимает нас по очереди. Ее темные волосы расчесаны на прямой пробор и заправлены за уши. – Кто же их не знает? Крутой смокинг, – кивает она Миллеру.
– Илиадный, – вставляет Марен.
– Какой? – непонимающе сводит брови Миллер.
– Ты надевал его на презентацию своего проекта, – напоминает Марен. – Тогда, в августе.
– А, точно. – Он косится на меня. – Ну да, это мой единственный парадный костюм. Пришлось купить его в прошлом году, когда тетя выходила замуж второй раз. Но он такой дорогой, что мама категорически отказалась покупать еще один костюм. – Окинув себя взглядом, Миллер пожимает плечами: – Видимо, это навсегда.
– Значит, ты всегда и везде будешь одет лучше всех, – с улыбкой говорит ему Отем. – Не вижу в этом проблемы. – Она тянет Марен к двери. – Пошли скорее, я хочу танцевать.
Глядя на них, я чувствую, как у меня сжимается горло. Миллер пытается обойти меня, чтобы последовать за девчонками.
– У меня двухместный автомобиль, – оборачивается к нам Отем. – Мы можем поехать отдельно или?..
– Я довезу, – отвечает Миллер, доставая из кармана ключи, и на ходу подталкивает ко мне коробку с букетиком. – Места хватит всем.
Я прикрепляю букетик к запястью, окидываю взглядом цветы и выхожу следом за остальными.
Отем на заднем сиденье болтает всю дорогу до озера. Понятно, почему она нравится Марен – веселая, здорово рассказывает всякие истории и так непринужденно касается моего плеча в разговоре, будто мы с ней давние подруги. А когда она изображает, как заказывала в ресторане блюдо под названием «Устрицы Роки-Маунтинс», Миллер хохочет так, что я его не узнаю.
Остановив автомобиль на парковке, он оборачивается к Отем и что-то говорит ей с широкой доверчивой улыбкой, но я даже не слышу слов, потому что вдруг осознаю, что не видела Миллера таким ни разу с того момента, как мы начали наш проект. Что мне чужда его радость и я сама в этом виновата. Мне не принадлежат ни смешливые лучики в уголках его глаз, ни порозовевшие щеки, ни открытая улыбка. Отвернувшись, я открываю дверцу машины. Такой Миллер – совсем другой. Он переходит вслед за мной на тротуар и берет меня за руку, протягивает
