Тата - Валери Перрен
Я никогда ни на секунду не верила, что мать могла согрешить. Ни с первым, ни со вторым ребенком. Когда? Где? Она годами не покидала ферму, разве что ездила вместе с отцом на рынок. Встречалась только с Сенешалем, который всегда был дурьей башкой, но не ходоком. К тому же мать трудно было назвать привлекательной, она даже к отцу не испытывала никаких чувств. Я ни разу не видела, чтобы они обнялись или поцеловались, произнесли ласковое слово. В нашей семье на чувствах экономили.
Колетт умолкает на несколько секунд. Она плачет? Вряд ли, я не различаю в голосе особого волнения.
КОЛЕТТ
В десять лет взгляд Бланш был куда суровее моего. Вся верхняя половина ее лица казалась совершенно оформившейся, как у… (она подбирает слова) женщины. Бланш никогда не выглядела маленькой девочкой – не то что я. Трудности моей жизни на ферме по сравнению с тем, что она переживала в цирке, казались сущей ерундой. И потом, меня спасли, рядом были Блэз и Мохтар. А еще я обожала Жана, и он отвечал мне тем же. Бланш не повезло: ее отец остался жив.
Она устраивается поудобнее на скрипучем стуле и продолжает низким голосом.
КОЛЕТТ
Он все еще жив. А Бланш я снова вижу в Гёньоне через три года после первого приезда цирка в город. Мы в седьмом классе. Шапито ее семьи расположится на площади де Голля, Бланш будет две недели заниматься в нашем классе. Учитель представляет ее, но все взгляды, как и три года назад, устремляются на меня. Почему «цыганка» похожа на «деревенщину» как две капли воды?
Представь себя на моем месте, Аньес. Не знаю, встречала ты или нет женщину с твоим лицом, но недоумение и опаска быстро проходят, и тебя тянет к той, в ком узнаешь свои черты. Ты как будто смотришься в зеркало и видишь другую себя. Так и хочется дотронуться. Мы с Бланш первым делом сравнили наши руки. Искали похожие родинки и родимые пятна. У нее было одно – под коленкой, в форме звездочки, у меня нет, и мы почти расстроились. Как тебе объяснить… я никогда не была красивой, в отличие от Бланш. Если бы ты сняла на камеру крупный план каждой части наших лиц, заметила бы различия. Вся разница только в «упаковке». В десять лет Бланш уже интересовались мальчишки, а на меня даже не смотрели. А во взглядах второгодников и вовсе читалось неприкрытое вожделение. Учитель тоже выделял Бланш, и вот это меня задевало. В классе он общался с ней как с пятнадцатилетней, хотя мы были одного роста и тела оставались девчачьими. Сама понимаешь, все дело во взгляде окружающих. И их обуви. Но это другая история.
Телефон снова звонит, но на этот раз Колетт встает, берет трубку и отвечает: «Да? А, это ты, Пьер? – После коротенькой паузы ее голос меняется, в нем звучит радость. – Подожди минутку, – просит она, – сейчас вернусь…» Она топает в носках к магнитофону и выключает запись.
Пьер… Какой Пьер? Мой Пьер? Мой муж? Мой муж звонит моей тете? Не может быть, это какой-то другой Пьер, наверное, клиент. Нет, она с клиентами на «вы», Колетт трудно переходит на «ты». Ну так что это за Пьер?
Я звоню Жаку Пьери – уходя, он записал для меня номер своего мобильного. Проверяю время: 23:00. После сделанных признаний он не мог сразу лечь спать. Воспоминания гонят прочь сон. Доктор отвечает сразу:
– Слушаю…
– Скажи, Жак, у Колетт был друг по имени Пьер?
Долгая пауза.
– Твой муж, актер.
Ответ меня бесит. Пьер – друг Колетт? Он был ее двоюродным зятем, если так называется муж племянницы.
– Кроме моего мужа. Здесь, в Гёньоне.
Пауза.
– Нужно поискать среди игроков.
– Она бы не «тыкала» футболисту.
– Даже юниору?
– Ну разве что.
– Или клиенту?
– Или ребенку.
– Другому болельщику?
– Угу. Хороший вариант.
– Кроме Луи Бертеоля и детей коммерсантов, которые приходили поздравлять ее с началом нового сезона, и твоих друзей детства, она мало с кем встречалась. Два раза в месяц покидала мастерскую и отправлялась на матч… Пьер – распространенное имя, не то что Амальрик… Но после интриги, которую она закрутила, я готов допустить все, что угодно.
– Да, тайны… По-твоему, который сейчас час на Маврикии?
– Думаю, час или два ночи. Не помню, какая у нас разница во времени.
– Ты там бывал?
– Да.
– Надо же…
– Ездил в свадебное путешествие с Элен.
– Понятно.
– Доброй ночи, Аньес.
– Доброй, Жак.
Свадебное путешествие. Свое я провела в монтажной, в обществе километров пленки.
Мы с Пьером поженились в 1993-м, в самом конце съемок «Банкета выпускников», устроили праздник с артистами, техниками, продюсерами. В тот момент никто не знал, что фильм будет иметь оглушительный успех, хотя Пьер, снявшийся в нескольких картинах, уже завоевал известность. В отличие от меня. Первую полнометражку я сделала в двадцать один. Десять лет писала сценарии. Последний пришелся по вкусу продюсеру, я собрала команду (она показалась бы сомнительной любому мало-мальски профессиональному режиссеру!) и сумела «совершить чудо» первого фильма, который сам по себе стал чудом во многих отношениях. Сняв его, я обеспечила себе ковер-самолет.
Годом раньше мою короткометражку «У рояля» отобрали на многие важные кинофестивали, и – небывалая удача – картина получила множество призов. Награды помогают обрести уверенность в себе.
Я познакомилась с Пьером, когда готовилась запустить «У рояля». Друг моего друга устроил нам встречу в парижском кафе, я тогда жила в Лионе, видела его «неигру» в фильмах других режиссеров, и мне очень понравилось его «агасферское» лицо, как пел Жорж Мустаки.
Его искренность, его улыбка, его манера речи. Он ни на кого не был похож, а я искала немодного исполнителя. Не удивляйтесь – несмотря на абсолютную неопытность, я точно знала, чего хочу. Мужчину, похожего на моего отца, подлинного, хорошо пахнущего. Мечтательную личность, скрывающуюся за почти суровой внешностью. Я искала потрясение. Я сочинила историю о пианисте из бара, который влюбляется в клиентку, устроившую с подругами девичник. Матильда Сенье играет будущую новобрачную. Великолепную Матильду, тогда совсем неизвестную, я нашла в театре, где у нее была крошечная роль в не помню каком спектакле. Банальная истина гласит: для больших артистов не бывает маленьких ролей.
С Пьером мы встретились утром, недалеко от его дома на Елисейских Полях.
