Птенчик - Кэтрин Чиджи

В итоге мы выбрали открытое золотистое платье без бретелек, колье из фальшивого жемчуга — не фальшивого, а искусственного, поправила миссис Прайс — и черную шляпу с широкими полями. Черные туфли на шпильках не толще мизинца и золотистую сумочку без ручки. Все это мы разложили на кровати, расстегнули крохотное золотое распятие у нее на шее — цепочка была легче волосинки — и, когда она разделась, отвели глаза для виду. Она попросила застегнуть ей сзади молнию на платье и замочек на ожерелье — и предстала перед нами во всей красе, как фотомодель, как девушка с рекламы тренажера.

— Кстати, о волосатых ногах. — И миссис Прайс показала, что у нее тоже пробивается щетина, почти незаметная, мельчайшая россыпь темных точек на золотистой коже, но на ощупь чувствуется. — Саймон Ле Бон не одобрит — правда ведь, девочки? — Миссис Прайс подмигнула нам. И мы отправились в ванную.

Приподняв подол, она присела на краешек ванны, и мы, намылив ей ноги, прошлись по ним бритвой. Мы впервые в жизни держали в руках бритву, было и страшно, и весело. Миссис Прайс прикрыла глаза и протяжно, блаженно вздохнула. Перед уходом она заставила нас смыть макияж — это наш маленький секрет, сказала она.

Дома я застала отца спящим, разбудить не смогла и, укрыв его одеялом, села ужинать одна. Потом достала из маминого шкафа лампу черного света и унесла в гараж.

Даже несмотря на все, что случилось потом, в иные минуты, забывшись, я до сих пор мечтаю вернуться в тот день. В памяти от него осталось сияние: потолки с блестками, переливчатые бокалы, из которых мы пили, как взрослые, блеск косметики, голубая с золотом мамина тафта — и сама миссис Прайс в ореоле золотых волос, подсвеченная сзади лучами из окошка ванной; миссис Прайс в золотом платье, с гладкими смугло-золотистыми ногами.

Глава 12

— Я слышала, ты к ней в гости ходила, — сказала Эми утром в понедельник. — Мне Паула рассказывала.

— Ничего особенного, — отмахнулась я.

— Паула совсем другое говорила.

— Откуда ей знать? Ее там не было.

— От Мелиссы. Знаешь, что мама говорит?

— Ясное дело, нет.

— Мама говорит, что это нечестно со стороны миссис Прайс, звать только избранных.

Я вздохнула.

— Чего ты от меня хочешь, Эми? Чтобы я со всем этим завязывала?

— В общем, да.

К школе подъехал “корвет” миссис Прайс, и мне пришла дикая мысль: кто за рулем, призрак? Тут я сообразила: за рулем миссис Прайс, только руль слева.

— А у меня теперь есть подруга по переписке, — похвасталась Эми. — В женском еженедельнике был ее адрес. Зовут ее Вигга, она из Дании.

— Здорово, — отозвалась я.

— Занимается танцами, гимнастикой, музыкой и пением. Я, может, к ней поеду на майские каникулы. В мае там весна.

Я не поверила, что она собирается в Данию, но Эми глянула на меня, дерзко задрав подбородок — мол, попробуй скажи “не верю”!

— Повезло тебе.

На большой перемене миссис Прайс повела всех девочек нашего класса в заднюю комнату церкви. Там нас поджидала медсестра Антивошь — так мы ее окрестили еще в младших классах, когда она приходила проверять, нет ли у нас вшей, — а в тот день она собралась показать нам фильм про месячные. Она настраивала проектор, пока миссис Прайс отгоняла от окна мальчишек.

— Странно, очень странно. — Миссис Прайс встала подбоченясь. — Шторы пропали.

Мы все обернулись — и точно, штор на окне не было, лишь кольца на карнизе, как костяшки на счетах. Может, в стирку забрали? Или школьное начальство решило их заменить? Как-никак они поизносились, выцвели. Миссис Прайс велела нам поискать в шкафах.

— Вы ведь помните их, девочки? — спросила она. — Кремовые, из плотной ткани, с оранжевыми и коричневыми нитями.

Но штор мы так и не нашли. Без них фильм было не посмотреть — слишком много солнца, вдобавок мальчишки липли к окну. Наконец миссис Прайс нашла старую напрестольную пелену и набросила на карниз для штор. Сквозь ветхую парчу кое-где пробивались тонкие лучики. Вдоль нижнего края было вышито золотом: славься, славься, славься.

В прошлом году с нами уже говорили о месячных — правда, только общими фразами: дескать, мы можем заметить неприятный запах, поэтому особенно важна гигиена. Прошел слух, что у Линн уже начались месячные, но она молчала, а когда Паула пыталась за ней подсмотреть в туалетной кабинке, Линн наступила ей на руку. В фильме мать говорила дочери, что ее ждут физические перемены — увеличится грудь, под мышками и на лобке появятся волосы. Каждый месяц внутри у нее будет нарастать слизистая оболочка и созревать яйцеклетка (“Как яйцо у курицы?” — спросила Селена), и если не наступила беременность, яйцеклетка и слизистая выводятся из организма вместе с кровью.

Словом, заключила Антивошь, бояться тут нечего. Организм знает, что делать, и справится сам.

Нас ее слова насторожили.

Медсестра поинтересовалась, есть ли вопросы.

— Это больно? — спросила Эми. — Когда кровь идет.

Когда порежешь палец, и то больнее, ответила Антивошь. Так природой задумано — а значит, не больно.

Катрина сказала, что у ее матери сильные боли и она каждый месяц пьет таблетки.

У большинства женщин никаких болей нет, возразила Антивошь.

Ванесса сказала, что ее сестре всякий раз больно до слез.

Значит, она из тех немногих, кому не повезло, ответила медсестра — у большинства никаких болей нет.

Натали рассказала, что ее двоюродную сестру однажды увезли на “скорой”, потому что от боли она не могла ходить.

Что ж, исключение подтверждает правило, ответила Антивошь.

Мы переглянулись.

На выходе из церкви нас поджидали мальчишки.

— Что за фильм? — набросились на нас они. — Что-нибудь неприличное? С голыми людьми?

Мы молчали, нам стыдно было рассказывать. Мы шли притихшие, зная, что нас ожидает. Кровь.

— Скучно с вами, девчонки, — буркнул Джейсон Моретти.

— Угу, — поддакнул Карл. — Тоска зеленая. — И, зачерпнув горсть сухих листьев, швырнул в Мелиссу. Та, смахнув их с волос, зашагала дальше.

Наше молчание их только раззадорило, и они запрыгали вокруг нас, гримасничая, добиваясь внимания. Джейсон Асофуа оттянул пальцами веки, сделав страшные глаза. Наконец Эми, не выдержав, схватила пригоршню листьев, швырнула в Карла и убежала. Мальчишки с воплями бросились следом, погнали ее к школе, а Эми лавировала, увертывалась. На краю газона Карл поймал ее за выбившуюся блузку.

— Засада! — взвыл он, и остальные мальчишки сбежались, повалили Эми на землю, стали засовывать листья ей за шиворот, под юбку. Я не могла разобрать, смеется Эми или кричит, но вскоре она вырвалась и с растрепанной косичкой побежала к школе.

Когда я зашла в школу, мальчишки сгрудились в глубине коридора, у дверей первого класса. Брэндон и Грегори держали парту, Джейсон Асофуа — водруженные на нее два стула, а Карл сторожил. Эми, стоя на цыпочках на верхнем стуле, тянулась к статуе Иисуса в нише. И вот, схватившись за гипсовую руку, она развернула ее так, будто Христос делает неприличный жест. Мальчишки заулюлюкали, Эми сделала книксен, стоя на своем шатком пьедестале. Я испугалась: она же упадет! Упадет и расшибется! Я бросилась к ней.

— Эми! — окликнула я. — Эми, ты что там делаешь?

— Кто-то идет? — встревожился Карл.

— Там стоять опасно, — сказала я.

— Отстань, ты мне