Год без тебя - Нина де Пасс
– Моя дочь не думает о суициде!
К чести медсестры, ее голос не дрогнул:
– Вполне возможно, что ваша дочь страдает от посттравматического стрессового расстройства. Кара пережила очень серьезную трагедию.
Пока мама переваривала слова медсестры, в комнате повисло молчание.
– Это психическое заболевание, – продолжала медсестра.
– Я знаю, что это такое, просто не хочу больше об этом слышать, – вставила мама. – Я ее законный представитель, так что дайте мне все бланки, которые я должна подписать, чтобы забрать ее отсюда. Психическое заболевание. Ну вы даете. Она шокирована, а не душевно больна.
– Это будет нарушением предписания ее лечащего врача, – предупредила медсестра. – Вам нужно будет подписать бланк отказа от медицинской помощи.
Мать ответила резко – про шепот она уже забыла:
– Так дайте мне этот бланк.
Сейчас, спустя столько времени, в голове всплывают всего две фразы из того спора. Во-первых, мои травмы назвали физическими. Физическая боль в руке, сломанной в четырех местах, была ничем в сравнении с той болью, которую я испытываю каждый день, когда вспоминаю, что еще сломалось той ночью, – то, чего не починить с помощью металлических болтов. Во-вторых, эту травму и бесчисленные синяки, покрывавшие мое тело, назвали незначительными. То происшествие не было незначительным, и говорить о нем так – значило не воспринимать его всерьез, делать вид, что, в общем-то, ничего страшного не случилось.
Однако сейчас я думаю, что мне, возможно, стоило сконцентрироваться не на том, какие чувства вызвал у меня тот спор, а на том, о чем в действительности шла речь. Да кому, в конце концов, хочется умереть в семнадцать лет? Знаю одно: я не могу позволить себе быть таким человеком. Просто не могу.
Мои глаза прикованы к переднему сиденью. Я больше не рискую смотреть в окно на проносящиеся мимо пейзажи. Сам факт, что я уже проделала такой длинный путь, – практически чудо. Тем не менее я почти на грани и испытываю облегчение, заметив, что ход машины замедляется. Как только мы останавливаемся, я выскакиваю из нее и прячу руки за спину, чтобы водитель не увидел, как они дрожат.
– Приехали, – говорит он и указывает на большое здание.
Оно больше похоже на дворец русских царей, чем на школу: плоский, небесно-голубой фасад как минимум в шесть этажей, на крыше – три золотистых купола. Остатки той же золотистой краски видны и на симметричных, старомодных оконных рамах, а над окнами первого этажа нависают маркизы в мятно-зеленую и белую полоску. Я поворачиваюсь спиной к этому вычурному строению и осматриваюсь. Справа от меня – станция фуникулера. Я следую взглядом вдоль каната, на котором неподвижно висят неработающие кабинки, – его конец теряется в глубине маленького городка у подножия ближайшей горы.
Теперь, когда обе мои ноги стоят на твердой земле, спуск между двумя вершинами уже не кажется таким рискованным. Впрочем, сама школа производит довольно спорное впечатление: она стоит в опасной близости к обрыву, от которого ее отделяет одна лишь голубая кованая ограда высотой по пояс. Я отмечаю, до чего изящны ее металлические изгибы, но все же она здесь выполняет скорее декоративную функцию, чем защитную.
– Помочь вам занести вещи? – спрашивает водитель, выгружая мой багаж.
– Я сама справлюсь, – торопливо отвечаю я и, выхватив у него свою единственную дорожную сумку, закидываю ее на плечо. В последний момент я все-таки оглядываюсь и неуверенно бормочу: – Спасибо.
Вид у него обалдевший, так что я разворачиваюсь и иду ко входу в здание. Вскоре я вижу двух встречающих, девушку и парня – оба примерно моих лет. У девушки длинные темно-рыжие волосы, ниспадающие вдоль плеч. Кожа у нее бледная, как у меня, но усыпана веснушками. Стоящий рядом долговязый парень выше девушки почти на голову, но у него по-детски округлое лицо и белокурые волосы.
– Давай сюда, – говорит парень, показывая на мою сумку. Выговор у него странный, непривычный, с каким-то иностранным акцентом – вероятно, скандинавским.
– Я сама, – возражаю я и тут же жалею о своих словах. Именно от такого поведения меня и предостерегала мама. «Начнешь жизнь с чистого листа, – убеждала она. – Там тебя никто не знает – ты сможешь стать прежней собой». Эти слова отбили у меня последнее желание сопротивляться. Ей не хуже меня известно, что как прежде уже не будет. И все-таки перед этими незнакомцами я решаю притвориться нормальной, пусть до конца и не понимаю, как мне это провернуть. Улыбаться я не могу, поэтому просто стараюсь изобразить самый доброжелательный вид из всех возможных.
– Добро пожаловать в Хоуп-холл, – говорит девушка.
2
– Все в оранжерее, поэтому так тихо, – говорит девушка с едва заметным, почти неуловимым французским акцентом. – Кстати, я Рэн, а это Фред. – Она указывает на высокого блондина, который неловко взмахивает рукой, но тут же опускает ее, будто передумал.
– Кара, – представляюсь я, и они синхронно кивают. Мое имя они и так знают: их назначили моими встречающими. Интересно, думаю я, что еще им обо мне известно?
– Как я уже сказала, все заняты домашкой, так что сейчас идеальное время для экскурсии.
– Домашкой?
– Ой, прости! Я все время забываю, что некоторые наши местные словечки звучат странно, – восклицает Рэн, похоже, искренне оживившись. Я невольно думаю, что она удивительно хороша собой – просто красота ее незаурядна. Ее фарфоровые щеки тронуты румянцем из-за ожидания на холоде – только он и расцвечивает ее безупречную кожу. Она невысокого роста, лицо у нее худое, а круглые, шоколадно-карие глаза придают ей взволнованный вид. – Боже, прости, ты из-за меня сейчас еще неуютнее будешь себя чувствовать, мало того, что ты новень…
– Рэн, расслабься, – говорит Фред. Он настолько высок, что рядом с ним она кажется малюткой. Фред сопровождает свои слова резкими, довольно нелепыми движениями рук, будто не знает, что делать с такими длинными тонкими конечностями.
– Прости, – говорит она, – я всегда болтаю со скоростью миллион слов в час, когда нервничаю…
– «Домашкой» мы называем домашнюю работу, – неожиданно деловито вставляет Фред, по всей видимости, спасая ее от необходимости пускаться в многословные объяснения. – Ее делают каждый день между семью и восемью часами вечера. Все ученики занимаются в оранжерее, так что у нас есть примерно сорок пять минут, чтобы спокойно обойти здание. Кажется, нам пора выдвигаться. Оставь здесь сумку, мы вернемся за ней чуть позже.
Рэн, чуть поодаль от нас, с благодарным видом наблюдает, как я спускаю с плеча сумку
