Карнавал судьбы - Кристиан Гарсен
Я говорил себе: «Завтра расскажу Марьяне, она может оценить все это объективно, со стороны, она мне поможет». Марьяна, в итоге, не сказала особо ничего такого, что могло бы мне помочь (да и в чем могла бы заключаться такая помощь?), она просто слушала, поддакивала, разделяла мои удивление и изумление, мои сомнения, однако сам факт того, что могу разделить все это с близким человеком, и даже, на несколько часов ранее, с Шуази-Леграном, хоть немного меня успокоил — по крайней пере, позволил убедиться, что все это не приснилось мне, позволил «перезагрузить» беседу, которая, круг за кругом, порой в течение минуты, представлялась мне невероятной, дурацкой, увлекательной или смешной, найти для нее место в памяти среди менее сомнительных событий повседневности. У нашей встречи с Шошаной Стивенс имелись «перед ней», «в течение» (даже если в рамках этого «в течение» время как будто сжалось или частично улетучилось) и «после нее». Вечером я поужинал в одиночестве, слушая фрагменты из «Страстей по Матфею»[33], они помогли придать хоть немного смысла этому странному дню, затем вышел из дому и взял в кинопрокате боевик Клинта Иствуда «Имя ему Смерть»: люблю его фильмы, а этот раньше не видел. Я думал, это обычный вестерн, но оказалось — история призрака, вернувшегося в наш мир ради мести. Впрочем, день выдался такой, что это меня совсем не удивило. Потом улегся спать, и спалось, в общем-то, неплохо, — сказал я Марьяне, — утром был в редакции, а теперь, как видишь, у тебя.
Некоторое время спустя я рассказал ей о двух моих недавних снах, «подземном» и «сибирском», а также о том, что каждый из них, ветвясь тревожными совпадениями, как-то очень уж уместно перекликается со странным рассказом Шошаны Стивенс и с ее «картографической» статьей о переселении душ.
— Вот поэтому-то ты и слушал ее до самого конца, — сказала Марьяна. — Возможно, как раз эти два сновидения, взволновавших тебя, разбудили интерес к неизведанному, а твою обычно чрезмерную недоверчивость, наоборот, усыпили, они-то и заставили тебя впустить Шошану Стивенс, слушать ее, поддерживать разговор, выпрашивать продолжения, выжимать их нее подробности.
— «Выжимать»? Ты преувеличиваешь, — пробормотал я рассеянно, сосредоточив внимание на указательном пальце: он проплыл по холмам ее грудей, спустился на живот, задержался, делая круги, у пупка, потом к нему присоединились средний и безымянный пальцы, мизинец, все четверо стали мягко ласкать бедра Марьяны, восхитительно гибкую талию, скользкое зернышко на ее коже, едва различимое в ночном свете, пробивавшемся с улицы между шторами.
— А потом ты, возможно, снова станешь писателем, — прошептала она. — Это вот и означал твой сон, согласен?
Я ничего не ответил, слишком занятый поглаживанием ее бедер.
— Так и есть, — продолжила она, вдруг приподнявшись на локте, лицо окунулось в свет уличного фонаря.
Передо мной ее бюст — белый, изящный, невыразимо желанный. Стал ласкать ее груди.
— В некотором смысле, — сказала она, не обращая особого внимания на движения моих рук, чрезвычайно приятные, пусть только по моему мнению (и по моим ощущениям), — те два сна стали преддверием твоего разговора с Шошаной Стивенс. Они подготовили его, либо предупредили тебя о нем. Причем она, наверное, сама о них знала — ведь сказала же тебе: «Вы и понятия не имеете о могуществе снов», — или что-то вроде этого. Получается, именно ты спровоцировал вашу встречу. Согласен?
Да. Она, пожалуй, права.
— Ты, пожалуй, права, — сказал я, прижимая ее к себе.
На следующее утро, около девяти, зазвонил телефон. Трубку сняла Марьяна, с еще закрытыми глазами и еле ворочающимся языком. Некоторое время слушала, ничего не говоря, затем вручила трубку мне. Я попытался спросить ее взглядом, что не так уж и просто, когда левый глаз еще закрыт и продолжает спать, кто там на проводе. Она в ответ взмахнула подбородком, что приблизительно означало: «Это тебя, ответь». Я взял трубку. Звонила Шошана Стивенс. Теперь открылся и второй глаз.
— Откуда у вас этот номер? — спросил я. — Вы же собирались позвонить завтра, мне домой?
— Долго объяснять, — сказала она, — я хотела бы встретиться с вами сегодня, как можно раньше.
— Прежде всего, — ответил я, сам не зная, почему: ни что ведь не диктовало такой порядок, — снимите с меня груз сомнения: это действительно вы были героиней интервью в, как его, уже забыл, в одном дамском журнале?
— Интервью? — переспросила она.
— Да, — сказал я, — названия журнала не помню, там была статья на тему «Жизнь мертвых не такая, как мы о ней думаем» или что-то вроде, с вашим именем и фото. И еще другая, нашел ее в Интернете, тоже не помню названия, это было в журнале, немного, как бы сказать, эзотерическом, что ли…
Марьяна встала, нагая и прекрасная, как статуя Майоля[34] в нью-йоркском музее Метрополитен — это был бюст в саду (нет, больше, чем бюст, как же это называется? — от подбородка до середины бедер), когда мы подошли к изваянию, я сказал ей: «Посмотри, твоя точная копия, это, без сомнения, самая изящная из статуй Майоля, утонченная и в то же время мясистая, это точно ты».
— Слушайте, я уж не знаю, — ответила Шошана Стивенс. — Но я никогда не даю интервью. Бывает, что публикуют мои ответы на вопросы, получают их по почте, обычной или электронной, занимается этим всем моя секретарь, но устных ответов я прессе не даю. Секретарь точно знает, что следует говорить, — почти всегда, кстати, одно и то же, а я даже краем глаза туда не заглядываю. Потом, наверное, они вместе обрабатывают текст, чтобы создать иллюзию устной беседы. Но почему вы спрашиваете?
— Не знаю, — сказал я с облегчением, — сам себя спрашиваю. — Да, и еще об одном хочу спросить. Вы знали о тех двух снах, несколько дней назад?
— Не поняла, о каких снах? — переспросила она.
— Нет, пустяки, извините, я немного не в себе: пару дней назад видел два сна, и они странным образом перекликаются с
