Создатель эха - Ричард Пауэрс
– Людям пересаживают органы обезьян, так? А почему не птиц? Нашу миндалинку на их миндалинку заменить.
Веберу нужно только сказать «нет», как можно мягче и непреклонней. Но хочется сказать другое: «Ничего заменять не нужно. У нас уже она есть. Досталась по наследству. Древняя структура все еще в нашем распоряжении».
Но он в долгу перед Марком, а потому обязан хотя бы спросить.
– Зачем кому-то так делать?
Марк оживает.
– Это – только часть масштабного замысла. Целого проекта. Его долго разрабатывали. Птичий город. Цель – нажиться на животных. Следующая прибыльная жила, понимаешь? Хотят выяснить, как перемещать части туда-сюда. От журавлей к людям. И наоборот. Как ты и сказал: главное, чтобы разведчик был похож, и отряд, по сути, не меняется. И чувствовать себя все равно будешь собой. На мне тоже должно было сработать, но что-то пошло не так.
Что-то пытается пробиться из глубин Марка. Нечто первобытное, что Веберу нужно успеть разобрать, пока лекарства снова не превратят ребенка-мужчину в человека. И сделать это нужно прямо в эту минуту. Прямо сейчас.
– Но… Чего они хотят достичь этой операцией?
– Спасти вид.
– Какой?
Вопрос удивляет Марка.
– Какой вид? – Ступор уступает место гулкому, глухому смеху. – Неплохой вопрос. Какой же вид?..
Марк замолкает в раздумьях.
В узком бунгало Бонни Трэвис, построенном на рубеже веков, едва хватает места для двоих. Карин постоянно рассыпается в извинениях, перемывает всю посуду, даже чистую. Бонни ворчит:
– Да ладно тебе! Представь, что мы в походе, а это – наша маленькая дерновая палатка.
По правде говоря, глупая жизнерадостность девушки здорово отвлекает Карин. Они то гадают на таро, то жарят зефирки на газовой плите. «Вкусняшка для поднятия настроения», – заявляет девушка. Ночью Карин борется с желанием свернуться калачиком рядом с ней в постели.
На второй вечер, когда Карин возвращается в дом, выкурив полпачки на веранде, Бонни в смятении. На вопросы сначала отнекивается и только повторяет:
– Да так, ерунда. Не бери в голову.
Но продолжает витать в мыслях и в итоге сжигает пирог. Карин находит виновницу на кофейном столике: новая книга Вебера, которую Бонни добросовестно пролистывала со скоростью полстраницы в день в течение последних нескольких месяцев.
– Так вот что тебя расстроило? – спрашивает Карин. – Не понравилось мысль какая-то?!
Очередное отрицающее покачивание головой. А потом Бонни не выдерживает.
– В мозгу есть часть, посвященная Богу? Религиозные видения, вызванные приступом эпилепсии?
Карин бросается утешать девушку. И та принимает утешение.
– То есть можно включать и выключать Бога с помощью электричества?.. Это просто какая-то встроенная структура? Ты знала об этом? Неужели все знали? Все эти умные ученые?
Карин успокаивает ее, гладит по плечам.
– Никто не знает. И он тоже не знает.
– Конечно, знает! Иначе бы в книге так не писал. Он – самый умный человек из всех, кого я встречала. Значит, религия – это всего лишь доля?.. Он говорит, что вера – это просто эволюционировавшая химическая штука, которую можно приобрести или потерять?.. Вроде того, как Марк с тобой сделал? Что он – уже не он, и даже не понимает, что он… О черт. Черт. Мне не хватает мозгов все это понять!
А Карин не хватает, чтобы помочь. Часть ее – буря в височной области – хочет ответить: «Мы есть сумма, и эта сумма реальна. Иллюзии нужна наша форма. И модуль „Бог“ был выбран ради выживания. Вода что-то замышляет». Но ничего из этого она не говорит. Слов попросту не осталось. Сомнения Бонни зрели уже давно, как медленно растущая опухоль. И она ухватится за любую, даже самую безумную систему убеждений, которую предложит Карин, лишь бы выбраться из глубокого потрясения. Долгое время они просто смотрят друг на друга, будто сплоченные постыдной тайной сообщники. Затем, обменявшись мрачными улыбками, заключают договор: вместе поддаются обману, становятся послушницами новой веры, пока ущерб их не изменит.
Карин почти не выходит из дома – за исключением еще одной неудачной попытки поговорить с братом в больнице. В заказник после разрыва с Дэниелом она не возвращалась. В глубине души она всегда догадывалась, что все, чего желаешь, все, что действительно делаешь своим, в итоге отнимут. И теперь знает почему: потому что ничто, в сущности, людям полностью не принадлежит. Прошлой ночью ей приснилось, как она парит над старицами Платт. Равнины укрывала корка льда, а поля заросли стерней. Ни одного проблеска живого, куда ни глянь. Все крупные существа исчезли. И все же жизнь кипела повсюду. Микроскопическая, растительная, жужжащая в улье. Знакомые голоса, не знающие языка, взывали к ней, прося прозреть. Проснулась Карин невероятно отдохнувшей и преисполненной уверенности.
А сейчас готовилась к поездке в город, одолжив у Бонни лучшее платье. Не рабочее, а приталенное, шелковое, цвета шалфея, которое вызовет ажиотаж даже в престижном районе Голд-Кост в Чикаго. Просит девушку подобрать подходящий макияж. Повзрослевшая, серьезная Бонни подносит цветные круглые баночки к лицу Карин и оценивающе прищуривается.
Коснувшись ее локтя, Карин спрашивает:
– Помнишь, ты покрасила Марку ногти на ногах, когда он еще в травматологии лежал?
– «Обморожение», – вспоминает Бонни.
– «Обморожение», – соглашается Карин. – Можно и мне его?
И вместе, как мастера маникюра, они принимаются за работу. Бонни отступает на шаг полюбоваться результатом.
– Убийственно, – говорит она. Видимо, в положительном смысле. – Ты вооружена и опасна. Проглотишь любого мужика, как муху. Он ничего и понять не успеет. Просто бомба, говорю тебе.
Карин плачет. Тянет приунывшую визажистку в объятия. Бонни обвивает ее руками в ответ. Сообщница наперед.
И вот Карин в центре города, в том самом месте, где впервые подстерегла Роберта Карша. Ранний вечер, работники начинают валить из офиса. Он выходит последним. Замечает ее сразу, как выскальзывает из дверей, и удивленно замирает. Карин поворачивается и сокращает расстояние между ними, стараясь отогнать все мысли и повторяя про себя «просто бомба», словно защитное заклинание. Он шагает навстречу. Вскидывает подбородок, оглядывает ее с головы до ног.
– Боже мой, – говорит он. – Ты только посмотри.
Он хочет ее. Даже после того, что она совершила. Может, даже сильнее, чем раньше, и как раз из-за поступка. Хочет завести за кусты со вспыхнувшей листвой и взять ее прямо там, как животное.
– Ну что ж, – говорит Роберт. – Твой дружок Дэниел, похоже, привлек внимание Совета по развитию.
«И мое тоже» остается невысказанным, но Карин все понимает. Он растягивается в привычном пугающем и всепоглощающем оскале. Настолько искреннем, что Карин не в силах удержаться и улыбается в ответ.
– Выдала все без обиняков. Выболтала все, что я рассказал по секрету. Ладно, может, не прямо все. А про деловую часть. – И продолжает улыбаться, будто разговаривает с дочуркой Эшли, с которой Карин
