Восставшая из пепла - Николай Ильинский
В гробу Виктор лежал в военной форме.
— Он русский офицер, — сказала перед этим Екатерина, — и похороним его, как подобает офицеру…
Ордена и медали его люда несли на скоро сшитых подушечках.
На кладбище как-то незаметно для нагорновцев появились два незнакомых человека, вовсе не похожих по одежде на местных мужиков. Лишь потом некоторые узнали в одном Юрия Федоровича Морозова, кивали головами, молча здороваясь с ним.
— Начальство!..
— А зачем он приехал?
— Уж не родственник ли он Званцовым?
— Да. кажись, нет…
Мужики чесали затылки, слишком уж удивительным был для них приезд на похороны столь высокого партийного работника, помня, что у Виктора был отобран партийный билет. Даже отец Серафим, читая молитву, вместо «Отче наш» чуть было не брякнул «Секретарь наш», но вовремя спохватился. Гроб поставили на краю могилы, наступила пауза, люди терялись при начальстве и не знали, кому первому произнести прощальное слово. И тогда рядом с батюшкой появился Морозов, от чего отец Серафим даже несколько оробел.
— Прости, Виктор Афанасьевич, — услышали люди голос Морозова, — прости, что я не успел сказать тебе живому: ты — герой! — Морозов поднял голову, окинул глазами нагорновцев и повторил: — Да, он герой! На днях я был на том месте, где Виктор Афанасьевич и летчик, — все притихли, прислушались, затаив дыхание, — и летчик Привалов Алексей Иванович вели бой с фашистами… Это село Антоновка и живы свидетели тех событий… В этом бою летчик Привалов пал смертью храбрых, там его и похоронили, а контуженного Виктора Афанасьевича взяли с собой советские патриоты… Виктор Афанасьевич мужественно сражался на Курской дуге, вступил там перед наступлением в партию, прошел по Германии и уже в последний день войны был тяжело ранен… Я знаю, что не только рана свела его в могилу, но и та несправедливость, которая обрушилась на него, потому я еще раз говорю: прости, Виктор Афанасьевич, — склонился Юрий Федорович над гробом.
— Прощай, Витя, не успели мы встретиться с тобой, как хотели, зачем ты поторопился уйти? Прощай, земля тебе пухом, — подошел к гробу Демин и низко склонился над усопшим.
И только теперь Татьяна узнала в нем одноклассника.
— Так это же Валерка Демин, — шепнула она Варьке. — Ну, тот из Выселок! Помнишь?
— Точно! — раскрыла от удивления рот Варька. — Валерка! Молодец — пришел проводить друга в последний путь.
На колокольне церкви по всей окрестности плавно звучал траурный звон вновь поднятого колокола.
— Это голос Виктора Афанасьевича, — осмелев, сказал Морозову отец Серафим. — Звучит набатом! И никаких прощальных залпов герою не надо…
Морозов в знак согласия лишь кивнул головой, подкатившийся к горлу комок не дал ему вымолвить слово. Он хотел достать из кармана партбилет с окровавленным уголком, но тут же передумал: такая реликвия может запылиться и затеряться в доме Званцовых, а в музеях Великой Отечественной войны, которые со временем обязательно будут открыты, билет займет подобающее ему место. Над могилой быстро вырос высокий холм, который от венков и букетов цветов стал еще выше. Недалеко была могила Власьевны с еще не потемневшим крестом. Люди стали расходиться. Попрощавшись с Афанасием Фомичом, Анисьей Никоновной и Екатериной, уехали, опустив головы, Морозов и Демин. Люди стали расходиться. Екатерина пыталась задержаться у могилы, обхватив крест руками и опустившись на колени, но Варвара и Татьяна взяли ее под руки и повели. Последний раз прозвенел колокол и замолчал.
Чуть позже к церкви подъехала подвода, с нее соскочил на одной ноге Чугунков, подхватил костыли и поспешил к глазеющим на него мужикам, возвращавшимся с кладбища и спешащим на поминки.
— Скажите, как мне найти Виктора Афанасьевича Званцова?
— Очень просто, — ответил один из мужиков и кивнул в сторону погоста. — Вон видишь белеет крест? И земля на могиле еще совсем свежая… Цветов много… Там он.
— Как?! Умер?! — отчаяние охватило Чугункова, он чуть было не упал, мужики поддержали его.
— А ты кто?
— Он мой комбат!
— Однополчанин, значит…
— Опоздал, браток, ушедший в землю не возвращается… Так-то!
Чугунков, прыгая на костылях, направился на кладбище, к могиле своего командира…
— Прости, комбат, прости, — громко говорил он по пути. — Я не нарочно, я по пьянке на тебя наговорил… Я сволочь! Прости! — и слезы мешали ему видеть дорогу.
Люди с сочувствием смотрели ему вослед.
Поставив свечу в церкви и побеседовав с отцом Серафимом, на сороковой день после смерти мужа, Екатерина вернулась домой и сложила в чемодан свои пожитки, вышла к свекрови и свекру и низко им поклонилась.
— Ты куда собралась, доченька? — испуганно спросила Анисья Никоновна.
— Простите, мама, простите, батя… Я ухожу к своей матери, а потом не знаю…
— Ну, как же?! — жалобно воскликнула Анисья Никоновна.
— А может, осталась бы? — робко попросил Афанасий Фомич.
— Простите меня все. прости и ты. Витя, — глянула Екатерина на большой портрет Виктора в форме лейтенанта, смахнув рукавом набежавшую на щеку слезу.
И Екатерина ушла, ушла навсегда, и никто больше не слышал о ней. Со временем хата Грихановых развалилась. На ее месте другие люди построили новый дом и только память осталась у пожилых людей о Егоре-полицае и его дочери Екатерине, о ее безотчетной любви к Виктору Званцову.
А еще спустя несколько дней в Нагорном, прихрамывая и опираясь на палку, объявился Залман Шевалье с сестрой Фрузой. Сразу же он направился к лому Власьевны, но он был заколочен досками.
— Не успели мы — таки. Фруза, — с откровенной грустью объявил он сестре, девице уже ставшей полнеть. — Какая беда, какая беда… В этом доме, теперь всеми заброшенном, меня спасали от мадьяр…
Побывал Залман в сельсовете, встретился с Татьяной.
— Как живете. Залман? — поинтересовалась та, обрадованная встречей с давно знакомым.
— Так вот и живу, товарищ председатель, — ответил Шевалье, — да разве это жизнь прыгать с палкой, — и добавил: — Только я по паспорту теперь Захар, как назвала мене моя Власьевна, когда я во втором разе родился при ее свободе… Прекрасная была она-таки женщина, хоть и старенькая, если бы вы только знали!
— Я
