Рассвет сменяет тьму. Книга вторая: Восставшая из пепла - Николай Ильинский

Этим днем Виктору стало очень плохо: ему нечем было дышать. Екатерина не отходила от его постели, поправляла подушку, влажным полотенцем вытирала лицо больного. Лишь к вечеру, когда лучи солнца высветили побеленные трубы над камышовыми крышами хат, и с луга потянуло приятной прохладцей, Виктор почувствовал себя лучше, попросил подвинуть кровать к раскрытому настежь окну, из которого была видна вся улица. Прямо напротив дома Званцовых у ворот соседской хаты на небольшом штабеле бревен сидели мужики и о чем-то беззаботно беседовали, смеялись, должно быть, травили соленые анекдоты, грызли жареные семечки подсолнуха, сплевывая шелуху себе под ноги.

— Катя, — позвал Виктор жену.

— Я здесь, Витя, я здесь, — она быстро, бесшумно подошла и присела на край кровати.

— Вдруг я подумал о счастье… Знаешь, в чем самое большое счастье на свете для меня сегодня? — поскольку жена молчала, еще не разгадав суть вопроса, он глазами показал на окно. — Посмотри туда…

Кроме мужиков на бревнах она никого не увидела.

— Тихий вечер, — сказала Екатерина. — В этом счастье?

— Посидеть с мужиками на бревнах и поболтать с ними о чем-нибудь…

— Ты еще посидишь с ними, Витя, выздоровеешь и посидишь, — Екатерина нежно прижимала его руку к своей щеке. — Обязательно посидишь…

— Вот я лежу и думаю, что там, — опять начал он, кивнув вверх, — встретит ли меня брат Александр, ребята — Митька, Тихон, Степка, Пашка, Осташенков, бойцы орудийных расчетов, которые не вернулись домой, или там бесконечная пустыня беспамятства?… Вроде того — был человек и вдруг человека не стало!

— Ну, что ты, Витя! — перекрестилась Екатерина. — Бог есть!

— И я так думаю, должен быть!.. Вот я воевал, — несколько оживился он, — защищал мать, отца, братьев, тебя, Нагорное, район, область, всю страну и вместе с этим нашу православную церковь, ведь фашисты и ее уничтожали… В нашей православной церкви, как я теперь понимаю, больше от Христа, чем в другой какой-либо… Может, я ошибаюсь, но сознание подспудно подсказывает, что это именно так… Но меня не это волнует, Катя… Я еще в школе как-то Белинским увлекся… Книжка такая в руки попалась, так вот он пишет, я помню: «Нехорошо болеть, еще хуже умереть, и болеть и умирать с мыслью, что ничего не остается после тебя на свете — хуже всего»…

— Ну, каждый имеет то, что ему Бог дал, Витенька… Одни богатые, другие бедные…

— Это ничего, — вздохнул Виктор, — моя бедность — свидетельство моей честности… Это я в окопе у Макиавелли вычитал… В разрушенной библиотеке его книжку нашел… Интересно!

— Может, мне отца Серафима позвать, поговоришь с ним, легче станет, — предложила жена.

— Исповедаться?… Не надо, я отцу Серафиму все уже сказал… Он хорошо знает мои мысли, все мои тайны и все мои грехи… И все мне простил.

Ночью Виктору стало еще лучше, и он стал просить Екатерину идти спать.

— Ты намучилась со мной, поди поспи…

— Я нисколечко не хочу спать, Витя, — зевнула жена. — Да ты не волнуйся… Тебе лучше?

— Чуточку, — ответил он тихим голосом. — Я даже вспомнил…

— Что вспомнил? Расскажи, — оживилась она, несмотря на усталость и бессонные несколько ночей подряд.

— Детство… Как мы с Митькой в сад Власьевны забирались, еще зеленые сливы воровали… Потом школу, где я как-то вдруг по-другому увидел тебя, хотя до этого встречал много раз и на улице, и в коридоре школы… Зеленое платьице с красными ягодками и листиками по полю — ну, рябинка и все! Помнишь? Я до сих пор слышу и на фронте слышал, как ты поешь… Закрою глаза, начну дремать и… слышу… Песню эту… про черемуху, что цвела… Она у тебя так славно получалась! Заслушаешься!.. Дай руку…

Катя ладонью коснулась его груди. Виктор сжал ее крепко-крепко.

— Ну, спой еще… тихонечко…

И она, наклонившись над ним, как мать над ребенком с колыбельной на устах и запела:

Цвела, цвела черемуха

На белой на заре…

Екатерину вдруг начало душить рыдание, предчувствие большой беды навалилось на нее огромной тяжестью, слезы ручьями хлынули из ее глаз, но она, вытирая их свободной рукой, продолжала тихо напевать. Последние слова песни прозвучали еле слышно:

Не знаю, долго ль будет он

На дальней стороне,

Но если жив останется,

Воротится ко мне…

Кончив петь, она смолкла. Наступила тягостная тишина. Только было слышно, как в груди стучало сердце. Виктор некоторое время молчал, а потом еще сильнее сжал ее руку и произнес: — Спасибо, Катенька…

Затем он будто бы заснул. Но она не отнимала руки, сидела, наклонившись над ним, не замечая боли в спине от усталости, в онемевшей руке, по которой, начиная от пальцев, побежали мелкие острые мурашки. И вдруг Екатерина почувствовала, как у мужа ослабли пальцы руки и быстро стали холодеть. Она хотела плотнее накрыть Виктора одеялом, прислушалась, но дыхания его она, к своему ужасу, не услышала. В состоянии стресса Екатерина поднялась, зажгла лампу. Глаза у Виктора были широко открыты и, казалось, он, не моргая, смотрел в потолок, на ту часть матицы, где Анисья Никоновна на пасху язычком пламени свечи нарисовала крестик. Екатерина пощупала пульс, — его не было, и она, сдерживая крик, готовый вырваться из ее исстрадавшейся души, закрыла мужу глаза и, как пьяная, пошатываясь из стороны в сторону, прошла по хате, разбудила чутко спавших Анисью Никоновну и Афанасия Фомича.

— Витя ушел от нас, — каким-то не своим, неестественным голосом сказала она и подняла вверх палец. — Туда… Только громко не надо плакать, — попросила Катя, сама не понимая почему, — не тревожьте его, пожалуйста…

Анисья Никоновна, обхватив голову руками, глухо заголосила, Афанасий Фомич как стоял у притолока двери, так и сел, опираясь на него спиной и опустив на грудь седую бороду. Екатерина, хватая ртом воздух, которого ей не стало хватать в хате, вышла на крыльцо и там дала волю слезам. Короткое ее счастье уложилось менее чем в год. Будущее казалось ей пугающе туманным.

Весть о смерти Виктора уже с восходом солнца стала известная во всем Нагорном. Мужики с утра без всякого приглашения собрались у церкви и руководимые отцом Серафимом подняли найденный Виктором в Серединке колокол.

— Он сам собирался, да вот не успел, — сказал священник собравшимся у храма, имея в виду намерение Виктора поднять колокол.

Хоронили почившего в тот же день, было очень жарко, потому и торопились. Гроб от дома Званцовых до самой церкви мужики несли на руках, сменяя друг друга. Виктор был