Создатель эха - Ричард Пауэрс
– Барби! Ты где была? Я уже беспокоиться начал.
– Мистер Шлютер! Мы с вами виделись всего четыре дня назад.
– А, точно. Похоже, что так. Но это все равно давно было. Да и пробыла ты немного.
– Вот не надо плакаться. Ты бы жаловался, что не видишь меня, даже если бы я к тебе переехала.
Марк бросил взгляд на Дэниела – как кошка, слизывающая перышки канарейки с мордочки.
– Можем попробовать. Исключительно в медицинских и исследовательских целях.
Она направилась мимо него на кухню, стягивая пальто, и по пути протянула руку Дэниелу.
– Рада еще раз встретиться.
– Хо-хо-хо, минутку. Вы что, знакомы?
Она вскинула подбородок и нахмурилась.
– Поэтому и сказала «еще раз».
– Что, во имя всего святого, здесь происходит? Все друг друга знают. Прям целые миры столкнулись!
– Тише, не горячись. Всему жизни всему есть объяснение, знаешь ли.
Она поведала о публичном слушании, о том, какое впечатление произвело на нее выступление Дэниела. Марк успокоился. А вот Дэниела ее слова не убедили.
– Мне пора, – взволнованно сказал он. – Не знал, что ты ждешь гостей.
– Барби? Барби – не просто гость.
– Не убегай, – сказала Барбара. – Это так, дружеский визит.
Но Дэниел уже шел к двери. И сказал Марку:
– Спроси ее. Она медицинский работник.
– Спросить о чем? – сказал Марк.
– Да, – эхом отозвалась Барбара. – О чем?
– Оланзапин.
Марк поморщился.
– Она говорит, что решение только за мной.
Когда Дэниел проскользнул в дверь, Марк крикнул вслед:
– Эй! Не пропадай!
Вернувшись в квартиру и проверив автоответчик, опытный следопыт Дэниел Ригель вспомнил, где впервые услышал Барбару Гиллеспи.
Птицы вернулись в середине февраля. Сильви и Джеральд смотрели сюжет вечернего выпуска новостей об их возвращении, лежа в постели в заснеженном доме в Сетокете на Чикади-уэй. Смущенно наблюдая за песчаными берегами Платт в кадре, Сильви не смогла промолчать:
– Это оно?
Вебер хмыкнул. Его мозг боролся с заблокированным воспоминанием, с проблемой идентификации, которая беспокоила его уже восемь месяцев. Но чем усерднее он пытался найти решение, тем больше от него отдалялся. Сильви неверно истолковала молчаливую задумчивость и погладила его по предплечью костяшками пальцев, как бы говоря: «Все в порядке. „Просто“ – уже не про нас. У всех отношения запутанные. Все образуется».
Корреспондент – неуклюже светская жительница Нью-Йорка, которой широкое, пустое пространство было явно не по душе, – стояла перед камерой и вещала с места событий.
– Данное событие названо одним из самых захватывающих природных феноменов. Полмиллиона канадских журавлей начинают прибывать в День святого Валентина и разлетаются ко Дню святого Патрика…
– Умные птицы, – сказала Сильви. – И праздники поддерживают.
Вебер кивнул, пялясь в экран.
– Все ирландцы, да?
Он ничего не ответил. Сильви стиснула зубы и сильнее вдавила костяшки в его плечо.
К Президентскому дню Марк попрощался со всеми и начал принимать лекарство. Доктор Хейз назначил десять миллиграмм каждый вечер – в два раза больше, чем принимал австралийский пациент, но все еще в рамках нормы.
– Значит, улучшений стоит ждать где-то через две недели? – осведомилась Карин, как будто утвердительный ответ врача имел юридическую силу.
Доктор Хейз ответил ей на латыни – посмотрим, – а потом добавил:
– Помните, о чем мы говорили. Есть вероятность социальной изоляции.
Карин ответила ему по-английски, что дальше изолироваться уже некуда.
Четыре дня спустя в два часа ночи глубокий сон Дэниела и Карин прервал телефонный звонок. Голый Дэниел вскочил и, пошатываясь, подошел к телефону. Что-то бессвязно пробормотал в трубку. Или же Карин не смогла разобрать слова – только лежала в постели, прислушиваясь. Дэниел подошел к постели; выглядел он растерянно.
– Твой брат звонит. Хочет поговорить.
Карин зажмурилась и встряхнулась.
– Он сюда позвонил? И с тобой разговаривал?
Дэниел забрался под одеяло. На ночь он выключал обогреватель, и теперь голое тело дрожало от холода.
– Я… Мы встретились. Поговорили. Недавно.
Карин словно проживала кошмар наяву.
– Когда?
– Неважно. Пару дней назад. – Он щелкнул пальцами: время идет, Марк ждет, потом объяснимся. – Он хочет поговорить.
– Неважно? – Карин сдернула с себя серое армейское одеяло. – Значит, это правда? Значит, он – единственная причина… А я – всего лишь… – Она завернулась в шерстяное одеяло, отвернулась и на ощупь двинулась к телефону по темноте. – Марк? С тобой все в порядке?
– Я знаю, что со мной сделали во время операции.
– Я слушаю.
Сон смежал веки.
– Я умер. Скончался на операционном столе, и никто из врачей этого не заметил.
Из груди вырвался тонкий, умоляющий стон:
– Марк?
– Проясняется все, что раньше вообще смысла не имело. Я понял, почему мне все казалось таким… далеким. Сомневался сначала, потому что, ну, очевидно же, что хоть кто-то, но должен был понять, да? Если бы пациент скончался? Но потом меня осенило. Откуда им знать? То есть, если никто не видел, как это случилось… То есть, мне это только сейчас в голову пришло! И это все со мной происходит!
Разговор затянулся: сначала Карин рассуждала вместе с братом, потом бросила логические доводы и просто пыталась его утешить. Марк паниковал: не знал, как «закончить умереть». Говорил, что провалил переход – что «перемешал колоду», – и теперь не понимает, как вернуть правильную последовательность.
– Марк, я сейчас приеду. Вместе со всем разберемся.
Он рассмеялся, как могут смеяться только мертвые.
– Да не волнуйся. Дотяну до утра. Гнить еще не начал.
– Ты уверен? – настояла она. – С тобой все будет нормально?
– Да разве может что с мертвым случиться?
Карин боялась повесить трубку.
– Как себя чувствуешь?
– Неплохо, если честно. Лучше, чем когда считал себя живым.
Когда она вернулась в спальню, Дэниел держал в руках одну из книг по нейронауке, которые она постоянно таскала из библиотеки.
– Нашел, – заявил он. – Синдром Котара.
Карин забралась на кровать и снова укуталась в серое шерстяное одеяло. Она читала о синдроме – целый год изучала ужасные состояния, допускаемые мозгом. Очередной бред ложного узнавания. Возможно – крайняя форма Капгра. Непризнанная смерть – единственное возможное объяснение чувства обособленности ото всех.
– Разве он может возникнуть сейчас? Спустя год? Когда Марк только начал лечение?
Дэниел выключил свет, лег впритык и положил руку ей на бок. Карин вздрогнула.
– Возможно, из-за лекарств, – предположил он. – Такая вот реакция.
Она резко обернулась и встретилась с ним взглядом в темноте.
– Боже. Разве такое может быть? Тогда его надо снова под наблюдение. Прямо завтра, первым делом.
Дэниел согласился.
Карин замерла, утонув в мыслях.
– Черт. Чтоб меня. Я совсем забыла.
– Что? Что такое? – Дэниел потянулся погладить ее по плечу, но она отстранилась.
– Авария. Сегодня ровно год. У меня из головы вылетело.
Около часа она притворялась неподвижной, а затем встала.
– Пойду приму что-нибудь, – прошептала она.
– Уже поздно, – возразил он.
Карин ушла в ванную и закрыла дверь. И сидела так долго, что Дэниел в итоге пришел проведать, все ли нормально. Он постучал
