Нино и её призраки - Анна Аркадьевна Теплицкая
Мягкое жужжание телефона вывело меня из размышлений. Звонила Алиса:
— Какая же я дура, Нино! Мы с тобой полночи составляли чертово резюме, а я ведь знаю, что владелец элитного бизнес-клуба этажом ниже ищет себе персонального ассистента. Парень тысяча девятьсот восемьдесят третьего года выпуска, тебе понравится. Я с ним переговорила, у него свободный слот в четырнадцать сегодня, готов встретиться и обсудить твое резюме. Сможешь?
Я решила перебороть свою обычную леность, заправила бордовую рубашку в брюки, бросила прощальный взгляд на Corvo Irmana Grillo — бутылочку эту я еще вчера приготовила на сегодня и заперла в винном шкафу, готовилась отмечать свое гордое одиночество, печалясь о том, что оба мои мужчины покинули меня, а потом сбежала из дома, пока мальчишки меня не увидели.
Глава 9
Я ввела в навигатор «Лахтинский проспект, 2, корпус 3» и присвистнула: свет-то неближний — сорок пять минут в одну сторону по всем пробкам. И без того неказистый город продолжают уродовать строители, у которых молочные руки, растущие из жопы, уже выпали, а взамен выросли постоянные. Победитель сегодняшнего смотра — мое новое место работы, порномечта фермера из Ленобласти — гигантская фаллообразная кукурузина. Она еще и на другом конце города, хотя от меня любая окраина — другой конец, ведь я живу прямо в центре. Если пройду собеседование, мне каждый день туда ездить, и уж не к полудню наверняка. Готова ли я?
Я завела «Гелик», примагнитила телефон и покосилась на пассажирское сиденье. Кресло усыпано хламом. Я смела в кучу мятую коробку от конфет, фантики, покидала все на заднее сиденье. Полупустая бутылка из-под «Липтона» не долетела, упала куда-то вниз, чтоб ее; теперь обязательно закатится под педаль, и я умру — не смогу выжать тормоз в нужный момент. Пришлось повздыхать и лезть под сиденье доставать бутылку. Я потрясла ее, посмотрела через свет в зеленую муть, вроде нет никаких крошек, открутила крышку и в пару глотков опорожнила. Ну и гадость, химия одна.
Что ж, Лахта-Ольгино? Никто меня не заставляет, в конце концов. Я в любой момент могу уйти. Это всего лишь собеседование. По дороге я философствовала. Правилен ли такой распорядок жизни в нашем веке? Жена целый день дома, а муж пропадает на работе. В Грузии живут так и сейчас, это стопудово, а здесь, в Питере? Меня немного раздражало, что я как бы человек без национальности — полугрузинка-полурусская. Из-за этого я не могла сориентироваться. Разве может любовь выжить в таких условиях? Молодежь редко следовала такому сценарию. В основном мужья моих подруг были предприниматели, или обнальщики, либо же просто занимались проектной работой дистанционно из дома, поэтому все свободное время парочки проводили вместе. Возьмем Ию. Ее первый муж, Джаник, все время ни хрена не делал, только жил на отцовские бабки, второй — взрослый мужик, уже наработался и почти все время посвящает своей жене. По традиционному сценарию в моем окружении жили только мои родители и их друзья. Да, было нормально, что ни Тамази, ни Гела не появлялись дома.
Я вывернула на набережную и без пробок объехала Летний сад. Продолжало и дальше везти — Троицкий мост, вопреки обыкновению, был пуст, и я, для приличия покрутив головой по сторонам, рванула дальше на север. Машину я водила из рук вон плохо. Лет в двадцать пять я стала осознавать, что Петербург совсем небольшой город, в те короткие студенческие времена, что у меня были, мне казалось, что центр огроменный, я не видела разницы между Лиговкой и Литейным, Садовой и Кирочной. Малая и Большая Морская сливались для меня в одну улицу, а между набережными центральных рек я постоянно путалась, приходилось искать Чижика-Пыжика, а если не удавалось — то все, труба. Только с возрастом стало очевидно, что весь город как на ладони, логично перетекает из одной улицы в другую.
Возвращаясь домой, я каждый раз с удивлением обнаруживала, что центр центра и окраина центра различаются между собой примерно так же, как Москва и остальная Россия. Сам проспект был наряден, как будто у нас есть для города немного денег, но на расстоянии двух кварталов от Невского в любую сторону расползалась питерская разруха. Потрепанные домики фирменного желтого цвета, сносно выглядевшие лишь с фасада, крошились в тщетном ожидании реставрации, запущенные питерские дворы — это изъеденное временем пристанище алкашей, выбитые стекла и прочая атрибутика бомжато-наркоманского шика в знаменитом Литейном лабиринте, куда лучше не заглядывать после десяти, а это, на секундочку, в пяти минутах ходьбы от центрального вокзала и надписи «Город-герой Ленинград». Разбитые дороги, грязные набережные, раздолбанные подворотни, огромные лужи и коренные петербуржцы, любящие свой город до сумасшествия, но маскирующие это хмурым видом, снующие, как крысы по его внутренностям, только им известным закоулкам — они способны дойти от дома до работы по сквозным дворам, не высовываясь на туристическую поверхность.
Алискина прабабушка — блокадница рассказывала ей про питерских крыс. Тогда они заполоняли весь город. Спасались от наводнений, поднимаясь из подвалов. Волосатые, огромные, они жрали все, что попадалось. Попадалось немного, и тогда они принимались за детей. С тех пор в моем сознании петербуржцы и крысы слились в одно, жители города должны были стать такими, чтобы выжить.
Не сбавляя скорости, я попала на все зеленые светофоры Каменноостровского проспекта, приветственно махнула рукой в сторону театра Андрея Миронова.
Хотели бы мы, жители Петербурга, вычистить и отреставрировать город, чтобы он был похож на открыточку? Нет. Мы видим в этом потрясающую красоту и натуральность, а как особенно хорошо бухать в центре летом… Хотя никакая я не петербурженка. Говорят, настоящий петербуржец различает до тысячи оттенков серого цвета, я, как истинная картвелеби, вижу однотипную тусклость, будто бы модератор города, режиссер, тяготеющий к классическому нуару, раз за разом убирает с реальных цветов всю насыщенность. Горожане видели во мне гостя, от которого надо скрыть истинную сущность Петербурга. «Я здесь живу», — уверяла я,
