Восставшая из пепла - Николай Ильинский
— Ты хоть бы для виду слезу пусти, с девичеством расстаешься, — шептала Екатерине Варька Поречина, ставшая теперь по мужу Умранова. — Так невестам положено…
— Я все слезы давно уже выплакала, ни одной не осталось…
Большие красивые глаза Екатерины не хотели туманиться слезами, они, словно взошедшие над горизонтом два солнца, излучали долгожданную радость, сердце ее учащенно билось, в душе «девятым валом» вставали не переживаемые доселе чувства. Хоть убей, не могла она плакать, хотя понимала, что для порядка и большего впечатления раскрывших рты от восхищения, да и самой обыкновенной зависти набившихся в хату девок и баб, сделать это нужно было бы. Да и о чем было ей плакать? О детстве и отрочестве, так они были не столь безоблачными, об отце-полицае, так он сам виноват во всем, о Викторе, так он рядом, он женится на ней!..
Зато Аграфена Макаровна, глядя на дочь и замешав радость на слезах, плакала не скрывая лица. Она в нужде и заботах как-то не замечала, что Екатерина такая пригожая, даже на картинках таких не рисуют! Увидел бы Егорка теперь свою дочь! Аграфена Макаровна ждала своего мужа, пилившего теперь в сибирской тайге сосны для великих строек коммунизма, одновременно ругала его за петушиную невоздержанность: зачем полез драться с малахольным Федулом, почему вместо головы подумал иным местом, прежде чем лезть в полицаи! Ведь он воевал, ранен был, жил бы теперь в Нагорном, и люди к нему относились бы уважительно, как-никак инвалид войны — был бы на свободе и гулял бы теперь на свадьбе! Но истинно говорят: человек предполагает, а Бог располагает.
А когда тройка с дребезжащим колокольчиком под украшенной разноцветными ленточками дугой коренной савраски, крепко перепуганной таким к ней отношением, ведь даже в колтуны ее гривы, запутанной репейником, кто-то привязал ленты, и подгоняемая кнутом, подъехала ко двору, восторгов было масса. Виктор соскочил с телеги, опрокинув на ней стул, на котором сидел, и вошел в калитку, расталкивая ребятишек, ожидавших, что он кинет им несколько горстей леденцов. И Виктор оправдал их ожидание, достав из кармана две горсти конфет-подушечек и часть даже более дорогих в цветных бумажках, купленных в кооперативном магазине, хотел бросить под ноги детям, но пожалел и принялся раздавать, не обижая самых маленьких. В это время подруги, держа под руки, вывели на крыльцо Екатерину, всю сияющую от поблескивающей сороки на голове, гарусников и целого ряда бус на груди, и необыкновенно красивую. Тут уж все — и мужики, и бабы — глазели на нее, разинув рты от изумления. Виктор взял ее нежно за руку и усадил на телегу, на нее же взгромоздились и подруги, которые дружно запели уже веселую свадебную песню.
Сопровождаемая большой толпой зевак, тройка двинулась к сельсовету, над которым развевалось на легком ветерке новое красное полотнище флага, словно приветствуя молодоженов. Анна по этому случаю нарядная, но чрезвычайно серьезная, что ни толкуй, а она ведь председатель сельсовета, власть, и впервые в своей жизни своим актом скрепляла брачный союз между молодыми людьми Нагорного. Взволнованная, она вышла на крылечко, взглянула на новый флат, который приказала сегодня утром поднять, и вдруг, сама не зная почему, низко поклонилась людям и плавным, если не сказать, торжественным движением руки пригласила молодых внутрь сельсовета.
Я не поп в церкви и не нудный лектор из райцентра, хорошо говорить не научена, и только скажу: крепко любите друг друга, живите дружно и долю и обязательно побыстрее заводите деток… Надо же Нагорное людьми пополнять!
Виктор и Екатерина расписались в книге бракосочетания, лежавшей на отдельном столике, покрытом красным сукном, рядом с букетом свежих цветов в стеклянном кувшине под большим портретом генералиссимуса Сталина.
А теперь, Витя и Катя, — Анна хотела еще что-то сказать, но махнула рукой. — Ах, хватит слов, дайте я вас расцелую, — и обняла молодых. — А кольца пусть наденет на ваши пальцы отец Серафим…
Из сельсовета процессия двинулась пешком к церкви, которая была рядом. В храм как никогда набилось много народа: всем было интересно увидеть почти уже позабытое венчание. Отец Серафим в новой ризе подвел молодоженов к аналою, над головами Виктора и Екатерины подняли венцы, священник прочитал необходимые по ритуалу молитвы, одел на пальцы молодых кольца, которые затем медленно, важно трижды обошли аналой.
— На пальцы своих рук вы надели перстни, суть символы вечности, чистоты и драгоценности вашего союза, — сказал негромко отец Серафим, осеняя их возвращенной в храм иконой Тихвинской Божьей Матери.
— Пусть они всегда остаются на ваших руках и беспрестанно напоминают вам о ваших взаимных обязанностях… Пусть сойдет на вас величавое спокойствие святых праотцев наших, их непоколебимое уважение к семье, детям и всех пришедших по воле Бога в этот мир, — священник внимательно посмотрел на брачующихся и глубоко вздохнул. — Примите мое душевное поздравление во исполнение всех ваших желаний и будем просить Бога, чтобы жизнь ваша была именно такова, какового она должна быть по духу нашей святой Православной Церкви…
Венчание прошло на удивление нагорновцы приподнято-торжествен go и красиво. Сквозь узкие удлиненные окна храма пробились лучи солнца и заиграли золотыми нитями на старой, еще отца его, вышитой ризе священника, на сосредоточенных, но счастливых липах молодоженов и всех собравшихся под высоким и звонким куполом церкви с нестертыми, несмотря на все старания атеистов и хулиганствующих безбожников, ликами святых. Словно и солиле хотело посмотреть на процесс первого после войны венчания молодых в Нагорном.
При выходе из церкви молодых встретит старший сержант Ратиков. Он был в гражданской одежде, при галстуке. Милиционер галантно раскланялся и попытался было поцеловать Катину руку, но она опередила и сама поцеловала Радикова в щеку, отчего она превратилась в маковый цвет.
— Спасибо, без тебя не было бы нынче моей свадьбы, — тихо сказала Катя.
— Не за что, не за что, — смутился блюститель правопорядка.
— Едем с нами гулять, — положил Виктор руку
