Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер
Наши мешки были полны желтыми, скользкими от противокоррозийной смазки банками – тушеная говядина, Курганский консервный завод, – и Логутенок сказал, что надо немедленно возвращаться в часть. Он, кажется, побаивался, что Беззубков пойдет шарить по вагонам в поисках спиртного.
– Дай хоть покурить всидячку! – попросил Беззубков. – Мы еще упаримся, пока до лесокомбината с таким грузом допремся.
– Чего ж тут курить, когда и так дымина кругом, – возразил Логутенок. Но потом согласился: – Ладно, ребята, присядем покурим. Только чтоб от меня не отходить!
Мы зашли под навес из гофрированного железа и сели на прессованные пачки сухого ивового корья. Кругом стояли и лежали большие оплетенные бутылки, в таких перевозят кислоты; валялись связки ржавых матрасных пружин; стояли рулоны кровельного толя; пол был густо устелен тряпичной ветошью, какой обычно чистят станки. Логутенок вынул складной нож и открыл три консервные банки – по одной на брата. Вытащив из-за обмоток (а Логутенок – из-за голенища) ложки, мы стали есть тушеную говядину; мясо было теплое, будто подогретое. Потом закурили. Недалеко от нас, на путях, паровоз серии «Н» с пробитым осколком сухопарником стоял, тупо наклонясь над воронкой: он походил на большое искалеченное животное. Деревянная надстройка на каменной водонапорной башне от взрывной волны съехала набекрень. Мне вдруг почудилось, что вот так теперь все всегда и будет на свете и ничего хорошего ждать уже нельзя. Мне стало страшно – не за себя, а за всех и за все. Неужели мы так и будем отступать? Неужели Вася Лучников был прав и нас разобьют? Зачем же тогда жить?..
– А майор-то ничего дядька, – высказался Беззубков, затягиваясь «Беломором». – Сперва на бас брал, а потом – «нате, ребята, курите».
– Нестроевик, грудь – что у старого зайца, – сказал с пренебрежением Логутенок. – «Исполняйте распоряжение!» – передразнил он. – Разве так в армии говорят! «Выполняйте приказ!» – вот как по-военному!.. А видать, человек не вредный… Чего мне нехорошо было – так это медведя стрелять. У нас в степи их не водится. В Ленинград когда меня перевели, в зоосад все собирался сходить – так и не сходил. Сестренка младшая в письме писала: «Леша, посмотри зверей, напиши мне, какой живой лев, какой живой слон, какой живой медведь…» Вот и посмотрел, какой живой медведь… Ну, хватит, накурились.
Шагать обратно было не так-то легко: мешки с банками давали себя знать. Ветер содрал с неба облачную пленку, солнце опять палило вовсю, в горле першило от дыма. Когда мы пришли со своей ношей на лесокомбинат, рота рыла траншеи, а Логутенку и мне приказали сменить бойцов, патрулирующих территорию.
С винтовками за спиной мы стали вышагивать между штабелями белых досок с черными, выжженными клеймами на торцах. Еще недавно эти доски предназначались на экспорт, может, в ту же самую Германию. Большие, аккуратно сложенные штабеля стояли, как домики. У них были даже крыши, тоже из досок. Домики без окон и дверей уходили вдаль. Целый городок, в котором даже сквозь дым чисто пахло свежим деревом, смолой – и еще дикой аптечной ромашкой, густо росшей в его переулках. Здесь было совсем тихо, и хотелось самому ходить тихо, чтоб не взболтать, не замутить шумом эту тишину.
Мы два раза пересекли территорию, потом наискосок пошли к решетчатому забору. Через дорогу, там, где поле подходило к леску, видны были зенитки под камуфляжными сетями.
– Теперь имеем право закурить, – молвил Логутенок, вынимая «Беломор».
– Здесь нельзя курить, – сказал я. – Вон там написано.
– Мы не склад этот охраняем, а тыл роты, – ответил Логутенок, чиркнув зажигалкой. – А доски эти охранять нечего. Завтра, может, сами их подожжем, чтоб ему не достались… Никак летят?
Издалека нарастало натужливое прерывистое гуденье. Затем с юго-западной стороны неба показалось несколько точек. Они медленно увеличивались. По ту сторону дороги зенитчики, выскакивая словно из-под земли, бежали к своим длинноствольным пушкам, поправляя на ходу каски.
– Это «юнкерса» летят, – сказал Логутенок. – Занадобилась им эта станция!
Послышались резкие выстрелы зениток. Самолеты быстро вырастали. Они летели в нашу сторону. Теперь они были почти что над нами; у одного я различил на крыльях черный крест, обведенный белой чертой. Зенитки лупили по ним вовсю. Близко от нас на штабель упало что-то небольшое, отскочило, как градина.
– Осколки! – крикнул Логутенок. – Вон туда бежим!
Мы подбежали к окруженному штабелями колодцу и встали под небольшой железный навес. Колодец, до самого дна облицованный бетонными кольцами, был глубок; вода на дне его лежала, как черное масло. Одно бетонное кольцо выдавалось над землей, и мы стояли перед ним, а чуть подальше висела на столбе красная доска с двумя пожарными топориками и ломиком.
Раздался страшный нарастающий вой. Удар. Грохот. Земля качнулась. Откуда-то посыпались земля и щепа. Логутенок тихо опустился на землю.
– Колено… – услыхал я его голос снизу, с утоптанной глинистой площадочки. – Колено больно…
Я наклонился над ним. Он лежал как-то боком, неудобно. Лицо светилось странной белизной, будто в сумерках, хоть был солнечный день. Не помню, сколько минут и секунд прошло. Опять грохнуло где-то недалеко; дымная горячая волна ударила мне в щеку. Потом кругом послышались не очень громкие удары. Потянуло дымом, стало жарко. «Зажигалки кидает! – догадался я. – Надо уматывать отсюда, а не то сгорю».
Самый близкий к колодцу штабель уже занялся огнем, доски трещали.
– Колено… Сволочь… Ногу мне не шевели!.. Не тронь! Не тронь!.. – снова услыхал я голос Логутенка, хоть я и не прикоснулся еще к нему, я совсем забыл о нем от страха.
Теперь, услышав этот хриплый голос, я нагнулся над самой головой Логутенка, схватил его под мышки и волоком потащил к проходу между штабелями. Здесь он мог сгореть. Винтовка его осталась лежать на земле, пилотка тоже. Втащив его в проулок между штабелями, я кое-как взвалил его себе на спину. Он стонал и ругался сквозь зубы. Тащить было очень тяжело – так тяжело, что страх за себя стал меньше. Вблизи по-прежнему свистело и грохало, отовсюду тянуло жаром и гарью. «И какой им смысл бомбить эти штабеля? – мелькнуло у меня. – Может, сверху им кажется, что здесь что-то другое?»
Уже не так далеко было до забора, когда путь мне преградил завал из горящих досок. Я свернул в боковой проход, потом еще раз свернул – и вдруг
