Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер
Взрослые – 50 коп., дети – 20 коп.
Красноармейцы и краснофлотцы
при организованном посещении
допускаются бесплатно
Клетки располагались неправильным квадратом, с интервалами, не вплотную одна к другой. Это были просто ящики разных размеров, добротно сделанные из толстых и гладких досок; у каждого такого ящика передняя стенка была не деревянная, а проволочная или из железных прутьев, смотря по зверю. Посреди этого каре клеток стоял зеленый стол для пинг-понга; за ним на желтом канцелярском стуле сидел бородатый старик со слезящимися от дыма глазами и открывал мясные консервы. Справа от него на столе валялось много пустых банок, слева лежал большой мешок, из которого он вынимал нераскрытые. Содержимое банки он вытряхивал на железный лист с загнутыми краями, на манер противня. При виде нас старик, словно нехотя, прервал свою работу, встал, вытер руки об мешок, неодобрительно покосился на наши винтовки. Он знал, для чего мы пришли.
– Хотел их лишний раз накормить перед смертью, – хриплым, пропитым голосом сказал он. – Благо консервы вон там, на путях, навалом лежат… Привели, значит? – Он посмотрел на штатского в бостоне.
– Вот эти военные товарищи сейчас приступят к ликвидации животных, – сказал штатский старику. – Еще где-нибудь есть животные?
– Больше нигде нет, только эти бедолаги. Ценных всех увезли, – ответил старик, моргая слезящимися глазами. – Мне только расписку дайте, что звери списаны.
– Сейчас я напишу, – сказал человек в бостоне. – Сколько всего животных?
– Нет, вы – гражданская власть, мне надо от военных, это законно будет. Пусть вот товарищ командир напишет… А вы, ребята, осмотрите зверей и начинайте… Все одно они тут от угара или от бомбы погибнут. Кончайте их, все равно им не жизнь.
– На кого писать расписку? – спросил майор, вынимая из полевой сумки блокнот. – И потом, вы ведь от какой-то организации?
– Сейчас вам все документы дам, по ним и пишите. – Старик вынул из черного пиджака паспорт, какую-то книжечку и бумажку. – Тут список зверей…
– Петр Осипович Бучаренко… так… – сказал майор, положил блокнот на стол, рассматривая документы. – Так… так… А почему филармония? – как-то ошалело спросил он старика. – Почему филармония?
– Финансово и организационно передвижной зверинец подчинен их областной филармонии, – торопливо вмешался штатский в бостоне, будто боясь, что майор передумает и прикажет нам уходить, ничего не сделав. – Ведь это в Москве, или в Ленинграде, или там в Киеве филармонии на своем бюджете, а у них зверинец помогает как подсобное предприятие… Они разъезжают и делают сборы… Я, как финансовый работник, могу вам объяснить структуру…
– Ах, да что уж тут!.. – прервал его майор и, обернувшись к нам, приказал: – Приступайте. Распределите между собой кому… Исполняйте распоряжение!
Мы положили свои мешки на пинг-понговый стол, сняли винтовки со спины. Затыльники прикладов глухо тукнулись об асфальт. Майор сделал к нам шаг:
– Вы уж только их как-нибудь сразу… В голову, что ли, стреляйте, чтоб сразу. Чтоб они зря не мучились.
Мы обошли клетки. Звери выглядели не так, как на рекламных щитах. Они были тихие, пришибленные; забившись в дальние углы своих ящиков, они глядели на нас с тоскливым равнодушием. Только медведь бодро топтался у самых прутьев решетки, неутомимо мотал головой.
– Тебе – волков, рысь, гиенов, – приказал мне Логутенок. – Выполняй!
– Есть!
– Тебе – шакалов, барсука и еще вон того, – приказал Логутенок Беззубкову. – Выполняй!
– Есть!
– Мне, как старшому, медведь, потом кабаны, камышовый кот…
Я подошел к волчьей клетке, встал в положение стрельбы стоя, довел патрон в ствол. Живой волк был только один. Второй, мертво оскалив пасть и вывалив сизоватый язык, лежал неподвижно. Возле него на досках густо темнела кровь. Его убило осколком бомбы, в правой стенке клетки светилась пробоина. Живой волк стоял с опущенной мордой, перед ним лежала дощечка с расплывающейся горкой консервированного мяса, белела эмалированная латка, до краев полная водой. Услышав клацанье затвора, он мотнул головой, поднял на меня глаза. Они слезились от дыма, но в них не было никакого страха: он, наверно, никогда не видел оружия. Я целился ему в лоб, четко лежащий на мушке в зазоре между двумя прутьями решетки, – а он стоял и смотрел на меня. Лучше бы он испугался или обозлился, а то он стоял и смотрел, вроде бы даже с каким-то интересом, не ожидая от меня никакой подлости. Поэтому я и медлил.
Справа грохнул выстрел, раздался хриплый рев, грузная возня, царапанье. Сразу же ударил второй выстрел, на миг стало тихо. Потом слева хлопнуло два выстрела. Волк отошел к дощатой стенке, и мне пришлось заново целиться в него. Теперь он стоял боком ко мне. Я нажал на спуск, и приклад больно толкнул меня, потому что я неплотно прижал его к плечу. Волк дернулся, упал, заскреб лапами по стенке и вытянулся. Стараясь не смотреть на его голову, я послал еще одну пулю в туловище, чтобы все было наверняка, и перебежал к клетке с гиенами.
Когда мы закончили это дело, майор заглянул в каждую клетку – проверил нашу доблестную работу. Теперь он был не краснолиц, а бледен. Похоже, что его подташнивало от этого зрелища, а может, от дыма.
– Спасибо, ребята, – сказал он. – Вы извините… Я понимаю, все это ужасно… – Он вынул из полевой сумки две пачки «Беломорканала» и протянул Логутенку: – Возьмите, пожалуйста, разделите на троих. Я ведь, собственно, не курящий… Все это ужасно… Вы свободны.
Мы взяли с зеленого стола свои мешки и отправились выполнять главное задание. На путях мы сразу же отыскали разбомбленный вагон с консервами. Вытащив из него два ящика, мы разбили их и стали наполнять свои мешки консервными банками. Таким же делом были заняты и гражданские: мужчины набивали большие мешки, женщины пихали добычу в авоськи и наволочки, ребятишки бегали с сеточками, с грибными ивовыми корзинами, кто с чем горазд. В соседних, неповрежденных, вагонах двери были раскрыты, там тоже вовсю шуровали гражданские. Слышалась возня, треск взламываемой тары, жадно-тревожные возгласы. Над путями густо плыл дым, будто нагнетаемый гигантским вентилятором. Вдали, в
