На встречу дня - Ежи Вавжак

Томза посмотрел ему вслед, пожал плечами, потом круто повернулся и направился к выходу в сторону заводоуправления.

«А вообще-то, жаль, что он уходит, я все-таки привык к нему, к чертяке. Хотя, конечно, Борецкий не нашел бы с ним общего языка. Да и не только он. Откровенно говоря, с ним никто не мог жить в мире. Ведь самое главное: уметь понимать людей. А этот только и знает: плохо, плохо, плохо. И конечно, ни к чему хорошему это не привело... Но мне надо следить и за собой, а то я начинаю срываться, как последний мальчишка. Это не к лицу начальнику смены. Он пока все-таки заместитель начальника цеха и хочет до конца сыграть свою роль в обычном для него стиле. И это достойно уважения».

Гжегож вернулся в печной пролет. Он тяжело шел по железному полу. Посторонился, пропуская каменщиков, несших огнеупорный кирпич к третьей печи. За ним шла женщина в платке и в ватных брюках.

«А чего я, собственно, от него хочу? — подумал он снова о Томзе. — Он, конечно, скотина, каких мало, это факт. Но я минуту назад изругал Врубеля, хотя вина его была более чем сомнительна: за всем ведь не уследишь. Неужели я такой же сукин сын, как и другие, и просто у меня не было возможности показать свои зубы?.. Неужели все мы здесь утратили человеческий облик, руководствуясь одним лишь инстинктом самосохранения? Откуда это чувство опасности в старшем и среднем звене руководства? Рабочие смотрят на нас, должно быть, с сожалением. Да, именно они, таскающие для нас каштаны из огня... И совсем недавно — в полном смысле слова... — Он вспомнил рассказы, как в недалеком прошлом эшелоны лома поступали с неразорвавшимися снарядами и бомбами, на копровом дворе их выбирали и тем не менее они все равно порой попадали в шихту, калечили людей, разрушали печи».

Издали ему помахал рукой Пёнтек.

— Ты что? — спросил Гжегож, подходя к нему.

— Спасибо за вагон лома, начальник.

— Я тебе напомню о нем как-нибудь в пивной, — улыбнулся Гжегож. — Хорошо бы ты к десяти управился с плавкой.

— Постараюсь. За меня не беспокойся.

— А я и не думаю за тебя беспокоиться. Еще не хватало, чтобы я смотрел тебе на руки. А если такое и случится, то разве для того только, чтобы малость подучиться.

У четвертой печи его остановил Дудек, с которым у него как-то была неприятная стычка. Дудек, несколько смущенный, в конце концов все-таки объяснил, о чем идет речь. Здесь всегда было так: несмотря на взаимные недовольства, не могла иметь места никакая недоговоренность. К этому вынуждал сам ритм работы и его неумолимые требования.

— Посмотрите, какие нам дали огнеупоры. Разве ими можно выкладывать пороги. Продают они там смолу налево, что ли?

Масса действительно была плохо промешана, имела низкую вязкость и плотность. Это могло привести потом к печальным последствиям: недостаточно быстро спекшаяся масса, разъеденная кипящей сталью, грозила прорывом порогов.

— Ладно, я сейчас схожу туда сам, а это дерьмо верните им обратно. Посмотрите, нет ли у нас запаса где-нибудь на другой печи.

Перепрыгивая через сцепки вагонов, Гжегож перешел пути и направился в барак шаровой мельницы. Здесь сидели три человека и курили.

— Я к вам как начальник смены, — проговорил он, стараясь опередить обычную их реакцию.

— С повышеньицем вас, — бойко отозвался один из них, а два других рассмеялись.

— Идите-ка все сюда, — поманил он их к запыленному окну. Через разбитое стекло было видно, как к заваленной доломитом площадке подъезжал кран. На цепях у него болталась мульда с огнеупорной массой. — Если через час не приведете массу в порядок, всем срежу четверть нормы, а тебе, Янчак, влеплю еще замечание.

— Да мы что... — лица у них вытянулись.

— Загружайте массу обратно и без всяких разговоров. — Гжегож хлопнул дверью и вышел.

Он дал волю своему гневу. На людей из вспомогательных подразделений никогда нельзя положиться. Цех избавился бы от многих лишних хлопот, если бы все готовилось как следует. Однако чаще случалось наоборот, несмотря на то что работа здесь была легче. Но что за люди попадали туда, что за публика?! Во всяком случае, их никак не сравнишь ни с рабочими печного и разливочного пролетов, ни с персоналом газогенераторной, хотя они тоже имели право именоваться металлургами. Их направляли сюда в наказание, а со стороны приходили такие, которым надо было как-то «перезимовать» в тепле да получить спецовку. Постоянная текучесть. И хотя они составляли весьма важное и необходимое звено мартеновского цеха, решить эту проблему все никак не удавалось. Отсюда и вспышка гнева у Гжегожа, чего он никогда бы не позволил себе там. Да и в принципе там не было в этом никакой необходимости, даже в минуты особо напряженные Гжегожа не покидало чувство уважения к работавшим там людям.

По пути он зашел в буфет, втиснутый под лестницу у входа в печной пролет. Здесь сидело несколько сталеваров. В зависимости от обстановки на печах они могли себе такое позволить, и никто на это не обращал внимания. Гжегож присел рядом с ними на пустой ящик из-под лимонада. Яниц, сидя с краю, ел бутерброд с колбасой.

— Прогоните их отсюда, — обратилась к Гурному буфетчица, — совсем не дают мне покоя.

— Работа сама их прогонит. Дайте мне пачку сигарет.

На лестнице его догнал Яниц. Они пошли вместе на шестую печь. У Яница проходил период плавления, и он вполне мог позволить себе побродить еще по меньшей мере час. Они присели на скамейку. Здесь было тепло, затишно, холодный ветер с копрового двора не задувал сюда. Это были минуты передышки, а для Гжегожа особенно — он не взял сегодня с собой телогрейки, в них зимой ходили все, невзирая на должностное положение, и изрядно продрог. Он открыл только что купленную пачку сигарет, угостил Яница. Тот, чуть поколебавшись, взял, чтобы не обидеть начальство, хотя, вообще-то, предпочитал табак покрепче. Его несколько удивляло присутствие здесь Гурного, место которого сейчас было в конторке, но он ничего не сказал.

— С первого числа заберу у вас Леона, — проговорил Гурный, — и в этот раз насовсем.

— Может, оно и к лучшему, — ответил Яниц.

— Не понимаю, — удивился Гурный, ожидавший возражений со стороны Яница. — Кому охота отдавать