На встречу дня - Ежи Вавжак

— У него какие-то нелады с Бялым. Ну, я вроде их помирил, но все равно уже не то, что раньше. Вредный все-таки у нас народ! Возвели напраслину на Бялого, будто он крутился около жены Леона, когда она уходила из дома.

— Значит, он из-за этого ходил как в воду опущенный? — припомнился Гжегожу период, когда Вальчак замещал переведенного в канавщики Гживну.

«Вот черт, — разозлился на себя Гжегож, ему было неприятно, — и опять подвела меня интуиция. Я же видел, что парню не по себе. Всех он сторонился, а я решил, что это из-за новой для него бригады. Ну и дубина же я! Никак не научусь разбираться, чем человек живет, то и дело что-нибудь упускаю. Сталь варить кое-как научился, а подобрать к людям ключ не могу. А это, черт побери, куда важнее! Когда же наконец я стану одним из них, когда лица их перестанут быть для меня закрытой книгой... А себя, самого себя когда я познаю? — задает он тревожный вопрос, логически вытекающий из всех предыдущих. Вопрос трудный, и задает он его самому себе уже не впервые, всякий раз после очередного отъезда Кристины, после бесплодной беседы с Миркой или спора с Бронеком, не говоря уже о печальных визитах к родителям или скандалах с Томзой и Мисевичем. Он не мог предположить тогда, что его поведение напоминает поведение Леона, он был такой же замкнутый, а значит, и безразличен к чужим заботам, которые, как это всегда бывает, бледнели на фоне собственных. И вот лишь теперь, как бы кружным путем, приходит к нему откровение: понять другого человека, да, можно понять, но начинать надо с самого себя. Сначала упорядочить все свои дела. Иначе в твоем распоряжении остается лишь показное сочувствие. И ничего больше.

— И чем же это кончилось? — спрашивает он наконец Яница.

— Как обычно. Баба вернулась. И теперь, наверно, больше будет почитать своего мужика. Со мной лет двадцать назад тоже случались такие перепалки, — он рассмеялся, — да ведь какая баба долго выдержит без мужика? Да еще без такого, как Леон. Она руки должна ему целовать и господа благодарить, что такой ей достался.

Гжегож на всю эту тираду Яница ответил лишь легкой улыбкой и коротким вздохом, словно хотел сказать: «Твоими бы устами да мед пить!»

— Значит, Бялый станет теперь у вас первым подручным. — И, заметив озабоченность на лице Яница, добавляет: — Вы не против?

Этот вопрос Гжегож никак не хочет оставлять открытым.

— Не против, — отвечает Яниц, помолчав.

— Честно?

— Если я сказал, значит сказал. Он потянет, как-никак и сталеваром был.

— Он же бывший уголовник, — рассмеялся Гжегож с ехидцей.

— Ладно, не будем вспоминать, — Яниц поморщился, как от зубной боли, — погорячился я тогда, сболтнул лишнее. Парень себя оправдал, пусть будет первым.

Гжегож ничего не ответил и только хлопнул старика ладонью по колену. А когда собрался уходить, Яниц многозначительно задержал его.

— Вы вроде бы приятель Бронека Велёха?

— Да, а что?

— Я всегда удивлялся: вы — инженер, он — рабочий, а столько лет дружите.

«Не только тебя это удивляет, старик, — хотелось сказать Гжегожу. — А что, собственно, в этом странного? Эх, люди, люди! Если тебе дали бумажку, значит ты уже стал лучше других? Можешь задирать нос и водить дружбу только с такими же дипломированными пижонами. Вот ведь даже такой мудрый мужик, как Яниц, и то так все это понимает. Неужели старый хитрец прикидывается дурачком и хочет меня прощупать?

— А что случилось?

— Э, ничего особенного... Значит, вы тоже считаете, что он порядочный парень?

— Конечно, иначе я с ним бы не знался. — Гжегож наконец понял, в чем дело, и рассмеялся. — Да, поверьте мне, я предпочел бы с Бронеком потерять, чем со многими другими найти.

«Ага, значит дело зашло так далеко, что даже старик об всем уже знает. Преподнести ему сюрприз! Он привык к Зенеку, часто видит его дома, и здесь они постоянно вместе. Старик, наверно, недоволен. — Гжегож бросил взгляд на Зенека Лиса, который готовился к спуску шлака. — Да что делать? Хочет по крайней мере успокоить сердце, что дочь сделала хороший выбор».

Ему вспомнилась встреча с Барбарой и Зенеком, который сейчас стоял рядом и делал вид, что старательно вытирает запылившиеся очки, хотя Гжегож был уверен, что он с напряженным вниманием прислушивается к их разговору.

В тот раз он прямо-таки не узнал Лиса. В синем костюме и белой накрахмаленной рубашке Зенек ничем не напоминал того парня с вечно измазанным лицом, в пропотевшей, грязной фланелевой рубахе в клетку, с которым он каждый день встречался в цехе. Несмотря на приглашающий жест, Гжегожу показалось, что Лис не в восторге от встречи с ним и старается скрыть недовольство натянутой улыбкой. В отличие от него лицо Барбары искрилось радостью.

— Присоединяйтесь к нам, — Зенек подвигает Гжегожу стул, в тесноте — не в обиде.

— Вы кого-нибудь ждете?

— Я уже вышел из такого возраста, — произносит Гжегож голосом, рассчитанным на сочувствие, но не развивает этой мысли, она нужна лишь для того, чтобы поддержать на первых порах беседу, пока она не войдет в нормальное русло.

Он совершенно не знает, о чем с ними говорить. Прошлый раз во время прогулки и в кафе он также чувствовал себя смущенным своей неловкостью, его удручала атмосфера какой-то двусмысленности: словно она хотела сказать ему больше, чем могла, и в свою очередь услышать от него больше, чем ему хотелось бы выразить. На этот раз они лишены были возможности играть даже в эту игру.

На лице Зенека появилось мученическое выражение. В последнее время ему все труднее и реже удавалось вытащить ее на прогулку. Зато значительно чаще, чем это обусловливалось простым знакомством, он встречал ее с Бронеком Велёхом. А теперь вот подвернулся еще Гурный не ко времени. Он хотя и был с их же улицы, но на работе совершенно не принимал этого в расчет, а недавно и вообще обидел его.

Гжегож учитывал, конечно, соображения Лиса, но, несмотря даже на возражения Яница, настоял на своем. Первым подручным вместо Вальчака временно стал Бялый. Казик воспринял это поощрение с демонстративным безразличием, как впрочем и все остальные. Однако отношения в бригаде испортились надолго. И притом явно. Включенный