На встречу дня - Ежи Вавжак
— Согласен. Я, видишь ли, хочу до конца выяснить положение, в котором оказался, и во всем разобраться. Короче говоря, у меня свои счеты со «Страдомом», с моим «Страдомом», если говорить точнее. И я не отступлюсь от этого, если мне даже придется потерпеть поражение...
— Ну и правильно, — довольно бесцеремонно перебил его Януш. — Кстати, как твои дела? Ведь стаж у тебя уже большой, хоть отбавляй.
«Хоть отбавляй, — повторил про себя Гжегож, — черт бы тебя побрал, пройдоха».
— А твои? — ответил он вопросом, поскольку был абсолютно уверен, что с этим человеком можно говорить обо всем, только не о своей работе.
— Не жалуюсь, — охотно подхватил Януш, словно только и ждал этого вопроса, — обещают должность главного экономиста.
— Вот это называется делать карьеру! Глядишь, лет этак через пяток ты сядешь и за директорский стол.
— Что ж, стараюсь, — улыбнулся Януш своим мыслям. — Надо, Гжегож, и о себе позаботиться. Я все время начеку...
— Я что-то тебя не понимаю...
— А пора бы уже, господин инженер, — иронически ухмыльнулся Януш. — Работа на руководящем посту — это борьба, постоянные стычки и поножовщина. И прежде чем начинать атаку, надо все хорошенько разведать. Узнать слабые и сильные стороны противника. Для этого достаточно двух-трех лет. А потом ринуться вперед, наносить удары налево и направо, если понадобится, то и отступать. Брать только то, чего у тебя никто уже не вырвет... Что ты на меня так удивленно смотришь? Тебя много пестовали? — Он немного выждал. — А, вот видишь! Надо понимать, что успех одного человека влечет за собой неудачу другого. Кто стремится вперед, тот неизбежно оставляет за собой жертвы. Ну, в общем, — спохватился он, боясь, что выразился слишком откровенно, — ну, в общем, более слабые должны выбыть из игры.
— Только ли слабые? — перебил его Гжегож.
— Можно сказать иначе: те, кто не понимает складывающейся ситуации, попросту говоря, не понимает жизни, суровых ее законов. А в первых рядах окажутся те, кто никогда не отступает. Помню, я был еще пацаном, мой дед, весьма неглупый старик, как-то сказал мне: «Если даже ты очутишься в грязи, на самом дне, ни на минуту не теряй надежды, что выкарабкаешься наверх!» И он был прав.
— Значит, наука пошла впрок. Браво!
— Во всяком случае, я предпочитаю оставаться таким, каков есть, независимо от того, назовешь ты меня оппортунистом, демократом или эгоистом. — Януш не хотел отказываться от принятой позы, его, как видно, совсем не смутила недвузначная реакция Гжегожа. — И отнюдь не собираюсь превращаться в пустого мечтателя, витающего в облаках и сражающегося с ветряными мельницами. Да, дорогой мой, я предпочитаю держать в собственных руках представившуюся мне возможность, а не бегать под дождем и ловить ее ситом... Не пойму, где ты такой уродился? — Он с неподдельным изумлением покачал головой. — А ведь вроде бы и неглупый парень! Может, ты просто притворяешься... Но с родными, да и между собой надо быть искренним.
— К чертям собачьим такую искренность, — буркнул Гжегож, встал и с рюмкой в руке отошел к окну, за которым постепенно сгущались ранние сумерки. Спорить с Янушем ему не хотелось, слишком уж откровенно изложил тот свое жизненное кредо — позиций спорных или неясных в его теории, собственно, и не оставалось. Это кредо можно было либо полностью принять, либо полностью отвергнуть. А второе требовало аргументов однозначных и резких, привело бы в конце концов к ссоре, которой Гжегож хотел сегодня избежать. И он предпочел уклониться. Во всяком случае, так следовало понимать его молчание. Януша это, однако, не смутило.
— Нет, брат, придется тебе менять свои взгляды, ой, придется! — продолжал он, отнюдь не обескураженный.
— К чертям собачьим все это! — оборвал его Гжегож с явным раздражением в голосе. — Я предпочитаю пить твой коньяк, но не слушать твоих нравоучений!
«Не мешало бы знать это Кристине. Нечасто доводится слышать нечто подобное, эдакую исповедь без обиняков... Нет, она не согласилась бы с ним. Все-таки она больше сродни мне, чем все остальные. Конечно, она слабая, колеблющаяся, подверженная настроениям, всяким условностям и предрассудкам, но она человек умный и понимает, что моя реакция, моя позиция более верны и справедливы. Однако я, кажется, все-таки скис, — вздыхает про себя Гжегож. — Мало видеть гадость, надо кричать, что это гадость! Надо дать в зубы! Ведь есть же такие люди, как Яниц, как Леон Вальчак, этим людям принадлежит будущее! Только им!»
...Это единственное светлое пятно в череде последних дней, проведенных им в одиночестве в комнате общежития. Никто его не заставлял сидеть там, но он сам решил быть под рукой на случай вызова.
Гжегож чувствовал, что любой день может принести развязку, и все-таки прозевал тот первый день, который стал первым звеном в цепи событий, определивших его дальнейшую судьбу в N. В тот день в гостиницу пришел Леон Вальчак. Гжегож с утра не вставал с кровати. Он лежал, взбив повыше подушку, и без особого интереса читал какую-то книгу, следя за перипетиями судьбы героя, чем-то похожего на него. Он нехотя оторвался от чтения и открыл дверь. Где-то в глубине его глаз притаилось недовольство, вызванное непрошеным гостем. На пороге с несколько растерянным выражением на лице, какое обычно бывает у людей, случайно попавших в чужую дверь, стоял Леон, человек ему близкий и дорогой!
— Входите же, входите! — Гжегож сел на кровать и протянул руку.
Вальчака неприятно кольнуло это обращение на «вы». Прозвучало оно как-то слишком официально и отнюдь не облегчало ему задачи начать разговор, смысл которого, с самого начала представлялся хотя и ясным, но явно превышающим его возможности. Ведь говорить предстояло не о тех вещах, с которыми он привык сталкиваться в повседневной жизни.
— А я смотрю, вам неплохо живется, — Вальчак все еще не мог оправиться от смущения, сказанные им слова прозвучали нелепо, воспринимались как неудачная шутка. — Оно, конечно, отпуск есть отпуск.
— Издеваешься, Леон? — Гжегож вскочил с кровати и придвинул гостю стул. — Я сижу тут как в клетке, а ты — отпуск!
— Прошу прощения, — буркнул Леон.
— Ну ладно, садись, садись. Я рад, что появилась
