Такси за линию фронта - Станислав Кочетков
Вот под такие разговоры про коммерческую выгоду «и плевать на совесть и закон» выезжаем к большой пятиэтажке, построенной крестом. Неожиданное решение: в центре лифт и подъезды со всех четырех сторон. Первая мысль «нет, не правительственное здание, не в центре, значит, больница» оказалась верной наполовину: «Да, при Союзе строили больничку, но куда она такая большая для Жаботинска; при Януковиче разрезали пополам: те два крыла, что ближе к морю — больничка, два ближе к городу — бизнес-центр».
И вдруг с высокого крыльца бизнес-центра прямо под колеса выскакивает что-то невысокое, седое-бородатое, спотыкается и падает прямо перед нами, метрах в двадцати-тридцати. И таксист в ступоре: хоть скорость и невелика, но по тормозам дал резко, и нас на лысой резине несет прямо на придурка. Таксист просто нажал на клаксон, а придурок лицо поднимает и нам в лобовик тычет фак средним пальцем!
А я смотрю — узнаю и не узнаю одновременно. Ведь это же Павка, одноклассник мой! Он же погиб в самом начале СВО, кажется, в феврале! Как? Откуда? И почему такой постаревший? Может, родственник? Но ведь реакции его, лицо его, даже выражение лица такое же, когда он «нах» или «пох» орет! Мы же с ним в казачьих мотовойсках быстрого реагирования в шестнадцатом-семнадцатом служили, в одном блиндаже спали, он на своем желто-красном «Кавасаки» лихачил, как бог! Он же погиб?!
Не, никого негоже давить, даже если это Павка с того света вернулся: левой выворачиваю руль шохи, преодолевая сопротивление водилы, чтоб объехать. Ну и таксист сообразил, тормоз бросил, клаксон отпустил — выруливает, объезжаем. А я, проезжая мимо, позывной нашей ГБР морзянкой, «S S S», то есть три коротких, три коротких, три коротких. А Павка встает — я уже почему-то уверен, что это Павка, что он с того света — и фак от локтя! Ну понятно, почему я уверен — псих на драйве чисто Павкин! И, когда объехали, вспомнив «шахтерский стрит-рейс» и «красномаечников», профафакал «мы не старперы!», длинный, длинный, короткий, длинный и короткий. А таксист педаль газа в пол, а Павка за спиной по багажнику тростью, да не попал! Я обернулся, через заднее стекло смотрю, машу ему, а он трость в кулак, как средний палец, и от плеча нам вслед фак тростью! И даже плюнул! Слишком живой, подвижный для покойника… Мистика, что-то потустороннее! Аж мурашки по спине…
Смотрю на таксера — а он такой же, как я, то есть совсем охре… невменяемый!
— Да ты знаешь, кого ты сейчас обфафакал? Да мне же теперь совсем не жить! Да ведь это же если не шайтан, то колдун! Все, которые ему гадость готовили — все пострадали, кого посадили, кто разорился, кто уехал, а кто и сам погиб! Да он же теперь меня проклянет, мне по жизни удачи не будет!
Колдун, значит. Та-а-ак…
— И давно он здесь?
— Здесь? — пауза и недоверчивый взгляд на меня. — Да вот как война началась, еще до того, как сюда Россия вошла, он в больничке объявился. Говорят, шибко раненного его привезли…
Ага, в больничке. И мы сейчас мимо больнички едем… Раненого или убитого? И вода тут у них и живая, и мертвая… Но ведь ни позывного ГБР, ни красномаечниковских «мы не старперы» не помнит? Оживление? Зомби? Жуть какая… Но водилу-то нужно успокоить, а то мы прям сейчас приедем… В смысле доездимся, но совсем не туда, куда едем.
— Успокойся! Все будет норм, это одноклассник мой донецкий, Павка. Я думал, он погиб, а он выжил. А если так, то мы с ним все по-свойски порешаем. И вообще фафакал-то я — какие к тебе претензии? Ко мне — да, но откуда на тебя обиды?
— Так ты что, тоже муслим?
Я на правой пальцы крестом и наполовину соврал:
— Не столько правоверный, сколько татарин стопроцентный. Мама-то у меня езидка, из азербайджанских христиан, а папа-татарин — шахтер, ему после забоя настолько забить на все вопросы религии было…
А водитель не унимается:
— Бисмилляхир!
Отвечаю вопросом — мол, ты это хочешь услышать?
— Рахмаанир-рахиим?
— Селям алейкум, брат!
— Ва-аллейкум ассалям…
— Керим! — и руку протягивает.
— Рафаил! — представляюсь и руку пожимаю.
— Ты меня успокаиваешь, брат. Что, все действительно будет хорошо?
— Не волнуйся, все будет по воле Аллаха и ко всеобщей славе Его!
Помолчали.
— Ты как к нам, зачем?
— Вот, после ранения, лечиться еду, на реабилитацию.
— То есть, как и этот, в больничку?
— Да, лечиться, но нет, не в больничку. В санаторий или пансионат…
— Санаторий — это где?
— Увидишь, брат, туда едем.
— И много там таких, как ты?
— Увидишь, брат! Там все долечиваются после фронта, после ранений…
И тут его прорвало. Он так многословно каялся и признавался, что, мол, заранее знал и ненавидел всю укропскую власть, а все те гадости, которые бандеровцы творили, так жестоко терпел, что даже спать нормально не мог, да! Врал, конечно, но так вдохновенно, что я бы и заслушался, и поверил бы, если бы не грызла одна мысль… Восемь лет! Ты восемь лет терпел, говоришь, даже спать не мог, а наши в Донбассе? Спать не могли или жить? Да и не терпел ты, если по-честному, ты свои дела варил. Вон, дом на рынке, склад, разрешение на проезд под кирпич! А хотя… Ты же не мне сейчас врешь, ты же самому себе, самооправдываешься! Тебе же самого себя, мелочного, грязно-торгового да трусливого, стыдно! Стыдно того, как ты живешь, как ты жил все эти годы войны, потому-то ты сам себя и обеляешь. В чьих глазах? Явно не в моих, ты меня первый раз видишь и, может, в последний. Потому ври, оправдывайся, только помни этот стыд, становись лучше, чем ты был, по слову своему, чтоб больше никогда ты не стал такой же укропской эгоцентричной тварью, чтоб именно с тобой такого никогда больше не повторилось… Твои слова — да Богу в уши!
Остановились — наверное, приехали. Только мотор не глушит. Отдышался таксист, зажмурился — и как в омут головой:
— Не сердись, брат, я с тебя денег взять не могу, я неправ перед тобой!
