Ангелы Суджи - Владимир Дмитриевич Пронский
‒ Ну и сколько нам ещё здесь обитать?
‒ Витя, тебе-то какая разница. Всё равно ведь раньше тебя никто не выпустит, а выйти позже всех ‒ сам не захочешь. Сиди, жди, терпи. Сегодня или завтра ‒ это как пить дать.
‒ Спасибо, обрадовал…
‒ Ты спросил, я ‒ ответил. Мог бы и подробнее растолковать, но тебе-то зачем это. Всё равно это не ускорит процесс.
‒ И чего тебя, такого умного, Наташка не дождалась. Держалась бы за такого, но женщинам виднее.
‒ Смотря каким.
‒ Да всем. Ничем они не отличаются друг от друга.
‒ А вот здесь я не согласен с тобой. Из литературы известно, что женщины чаще мужчин идут на жертвы ради любви. У них это в генах. Опять же не у всех.
Карпов ничего не ответил, отвернулся, чтобы близко не дышать в лицо товарищу, затих, обдумывая предсказание о начале штурма. Но долго так не пролежал. Поворочался-поворочался ‒ вновь повернулся к Громову.
‒ Что, ответа ждёшь? ‒ слегка улыбнулся тот вымученной улыбкой на прокопчённом лице.
‒ Хотелось бы знать, сколько ещё здесь муди греть.
‒ Считай, ‒ оживился Громов. ‒ Нас в трубе, ну, скажем, около восьмисот человек. Если поставить каждого на метр друг от друга, то это восемьсот метров. Но в трубе 15 километров. Если всех распределить равномерно, то с момента начала выхода из трубы замыкающим необходимо пройти всё расстояние. А сколько займёт это времени ‒ сам знаешь. Как быть? Вот и получается, что к часу «Х» вся эта масса бойцов должна быть сосредоточена перед выходом, чтобы потом, когда откроется движение, всем успеть пулей выскочить из трубы за 30–40 минут. Больше тянуть десантирование никак нельзя, нацисты обязательно опомнятся, засекут точку выхода и накроют её артой, и всем, кто не успеет вовремя выскочить, грозят неминуемые последствия.
‒ Да, перспектива.
‒ Незавидная для тех, кто идёт в арьергарде. Это верно. Особенно тяжко будет в ночь перед наступлением, когда вся людская масса сосредоточится в непосредственной близости от выхода. Всякие могут быть происшествия, как обычно бывает при большом скоплении.
‒ Что имеешь в виду?
‒ Да что угодно: сердечный приступ, аппендицит у кого-то может воспалиться и через несколько дней лопнуть, превратиться в перитонит. А знаешь, что это такое?
‒ Ну…
‒ Всеобщее заражение брюшной полости. Если не сделать срочной операции, не провести ревизию кишечнику, то недолго такому мученику останется жизни… А где здесь, не дай Бог, приведись, делать операцию?! Вот и получится: «Выноси готовенького…».
Карпов вздохнул:
‒ Да, та ещё перспектива. И чего ты под землёй сидишь? Тебе прямая дорога в какой-нибудь высокий штаб, чтобы разрабатывать такие операции, от которых дух захватит, ‒ наигранно удивился Карпов. ‒ Я бы вовек об этом не догадался, а ты всё легко разложил по полочкам.
‒ В штабах и без меня хватает людей. Все места давно разобраны. И вообще это не моё дело соваться туда.
‒ Эй, ‒ окликнул их Земляков, ‒ сколько болтать можно? Лежите смирно ‒ меньше кислорода съедаете.
Ему никто не ответил, лишь Громов понимающе посмотрел на Сергея и отвернулся, чтобы не дышать на товарища. Да, лежать и ни о чём не думать ‒ это проще всего в их ситуации. Не надо двигаться, ни есть, ни пить, а если и прикладываться к бутылочке, то лишь для того только, чтобы промочить горло. В обычной жизни этого не замечаешь, а теперь это неудобство само собой проявляется. Не хочешь думать об этом, а мысли без спроса одолевают.
Земляков с Медведевым в разговоры почти не вступали, лежат, вздыхают, каждый со своими думами. И они у них примерно одинаковые: о жёнах, об оставленных семьях и вообще о гражданке. Вроде и на фронте не так давно, хотя с какой стороны посмотреть. Давно они, очень давно. Успели за это время наглядеться смертей и ранений, сами были легко ранены. После посещения полевого медсанбата возвращались в роту, и никто не говорил о них, как о молодых, ‒ ранения сразу поднимали их уровень отношений с товарищами. Они и между собой сдружились как-то неожиданно, сначала как земляки, а потом и по службе. В атаки ходили вместе, в зачистке отбитой деревни участвовали ‒ набирались фронтового опыта. Вот и сейчас они лежали и вспоминали свои приключения, которые походили на тяжёлый ненормированный труд, когда не знаешь, что будет с тобой не только через час, но и через минуту, а минута это может прийти в любое время суток. Сейчас тихо, а через секунду разрыв снаряда или дрона громыхнёт по блиндажу, а мало одного ‒ и второй следом, и от всего берегись, ко всему прислушивайся, ходи да оглядывайся.
Их дрёму нарушила суета в соседней группе. Два-три бойца давали советы другому, у которого и без градусника чувствовалась высокая температура. Пока думали, что делать, появился молодой закопчённый санинструктор с выделявшимся длинным и светлым носом, на счастье находившийся неподалёку. Он послушал бойца, сделал жаропонижающий укол, снотворное дал. Когда у санинструктора спросили, что у больного, то он ответил коротко и по-деловому:
‒ Пневмонии пока нет, но дыхание не очень, поэтому развитие её не исключено. Скорее всего, обыкновенная простуда. Ему пить сейчас надо много, но с водой напряжёнка. Поделитесь с ним. Если к завтрашнему дню температура не спадёт, то продолжим лечение.
Когда санинструктор уходил, Карпов спросил:
‒ Боец не заразный?
‒ Мы здесь все сейчас заразные. Так что зараза к заразе не прилипает.
‒ Спасибо, доктор. Обнадёжил.
‒ Пожалуйста, ‒ ответил тот, усмехнувшись. ‒ Есть ещё больные? Кому нужен корвалол ‒ обращайтесь. Есть также баллончики от астмы.
‒ Нам нужен! ‒ встрепенулся Медведев.
Когда ему передали баллончик-спрей, то он отдал
