Мои великие люди - Николай Степанович Краснов
Эскадрону приказано расположиться на отдых.
Южный ветер, поднявшийся к ночи, к утру очищает небо от дождевых туч, уносит лохмотья облаков, сдувает влажную дымку с полей, подсушивая дороги, деревья, землю. Из-за синеющих вдали гор восходит солнце, теплое, ласковое.
Пробудившийся Вектор в изумлении: где это он? Не у себя ли на родине?
Перед ним белые крестьянские мазанки, плетни с кувшинами и макитрами на кольях, куры бродят по улице, кричат петухи, из сараев доносится звон подойников. Вокруг те же деревья, к каким привык дома. Старая шелковица, вербы — в нежной желтизне, в жужжании пчел. Тополь стреляет почками, роняя на землю глянцеватые колпачки, похожие на пистолетные пульки. Лилово полыхает цветением персиковый сад, белым-белым терновник, черешни и вишни, вот-вот полопаются набухшие цветом почки яблонь. В зелени луга, рощи и леса.
Выскакивающие на крыльцо казаки замирают от неожиданности:
— Вот это да!
Пока с боями шли, весны словно бы и не было, не замечали ее и только сейчас, на отдыхе, увидели, что она, оказывается, в самом разгаре. Облачка на небе почти летние, а само оно синее-пресинее, в выси жаворонок поет-заливается. Таким ясным выдалось утро, такая тишина вокруг, что все вчерашние картины боя, страданий кажутся бредом.
Не узнать бывалых рубак. Вот какой-то усач сыплет с крыльца уткам зерно. Побачай, коновод, еда успев покормить коней, отвлекся от своих прямых обязанностей — ходит по винограднику, поправляет и подвязывает лозу. Кто забор поврежденный чинит, кто гусей гонит хворостиной на луга, кто раскалывает колуном чурбаки. Выдалась свободная минута — не может казак усидеть без дела. Вспомнить свои домашние, мирные занятия радостно и приятно. Шутки, смех во дворах.
Гуржий приходит к Вектору с запозданием. От него пахнет садом, лугами, росой — тоже что-то делал, чтоб заглушить тоску по дому, по Наташе. Взяв коня под уздцы, он спускается стежкой вниз, к речушке.
С нагорья ветер несет запахи пашни, людские голоса. Там крестьяне копошатся на своих лоскутных участках: кто с лопатой, кто с мотыгой, а кое-где, впрягаясь втроем, вчетвером в постромки, люди пробуют тянуть за собой плуг.
Поят коней казаки, сами в забытьи смотрят на работающих крестьян, по дворам разойтись не торопятся. Земля парит, самое время пахать — сеять.
— А ну, Вектор, тряхнем-ка стариной! — Хозяин с задором, с предвкушением удовольствия потянул за собой коня в гору, к людям, хлопочущим у плуга. — А ну, камрад, будь ласка, дай нам с конем поработать.
Старик, вчерашний собеседник, несказанно доволен, кланяется благодарно.
И другие сабельники, беря пример с Гуржия, подводят своих скакунов к плугам, сохам и боронам, к пароконным сеялкам — на радость и удивление крестьянам.
Знакомой тяжестью повисает на шее Вектора хомут. Сыромятные ремни, пахнущие незнакомыми лошадьми, плотно облегают бока.
— Но, милый, но!
И пошел дончак по борозде, пофыркивая весело и удовлетворенно, как когда-то. Дух от пашни такой же, как дома, на родине, — пьянящий, впитавший в себя ароматы хлебов и трав, цветов и ягод, всего, чему дает жизнь земля. Везде одинакова она, землица, только живут люди на ней по-разному.
С дорог из низины слышится:
— Станичники, это что, был приказ пахать?
— Да нет, приказа никто не давал, — летит ответ сверху. — Но и запрета не было. Захотелось душу отвести.
Желающих потрудиться на пашне прибавляется.
— Можно?
— Пуфтим![2] — приветливо говорят крестьяне, уступая мотыгу или лопату, подавая ведерко с семенами.
Всем находится работа. И хоть непонятна чужая речь, казаки смекают, что к чему: пахарь пахаря и без слов всегда поймет, заботы крестьянские везде одни и те же. Так соскучились по домашнему делу, что каждому хочется идти за плугом, кидать под лемех картошку, сыпать в борозду из лукошка семенное зерно.
А что человеку в радость, то в радость и коню.
Как сразу встрепенулась душа! Забыты все тревоги. Словно их и не было. Словно ни боев не было, ни походов и всю жизнь делал лишь крестьянскую работу. Приятно греющее солнце, неумолчно звенящие жаворонки, задорный переклик работающих людей, гомон грачей и чаек, перелетающих за плугом, — если б всегда было так! Небо тихое, без свиста металла и гула моторов, и, если какая-то тень скользнет по земле, Вектор лишь покосится, понимая, что это или аист пролетел, или другая какая-то большая птица и ему ничто не грозит. Даже заворчавший вдалеке гром не настораживает его, наоборот, прибавляет радости: что может быть в жаркий день приятнее собравшегося, как по заказу, дождя.
Гроза никого не испугала, лишь заставила поторопиться с работой, и, когда упали первые капли, все уже было сделано. Дождь, теплый, щедрый, желанный. Струи воды текут по лицам хохочущих казаков, по крупам лошадей, смывая пот — первый за столь долгое время пот крестьянской работы, освежая разгоряченное тело, снимая усталость.
Досыта насладились прохладой, и глядь — уже ливень кончился, вышло солнце, заиграла радуга, изумрудно заблестела трава.
Казаки идут с поля вместе с хозяевами, шумные и веселые. Уже ни отчужденности нет, ни стеснительности. Разойдясь по домам, женщины захлопотали у очагов, готовя еду, забегали по кладовкам и подвалам, вовлекая в свои хлопоты домашних. Во дворах не смолкают выкрики:
— Димитру!.. Ион!.. Виорица!.. Штефан!.. Мариора!..
Из амбаров без промедления несут лошадям полные торбы овса, он кажется особенно сладким и аппетитным, впервые за всю войну заработанный ими сегодня на крестьянском поле.
А между тем казаки плещутся у колоды, приводят в порядок одежду, обувь. Точь-в-точь как в доброе мирное время: вернулись пахари с работы, начищаются, прихорашиваются. Как в родном курене, на частоколе в соседстве с кувшинами и макитрами цветут красными маками башлыки, бешметы, папахи. Гомонят ребятишки у ворот — ох, как давно не приходилось слышать шума играющей детворы! Селение гудит, как пчелиный улей.
Гуржий вышел со двора, задумчивый, грустный, сел на скамейку у ворот. От коновязи к нему медленно идет Побачай, на ходу свертывая козью ножку и закуривая.
— Зажурывся, хлопец? Чи жалкуешь, шо Наташу проводыв?
— Ни-и… Вот гляжу, як тут все похоже на наши края. Дуже похоже! Лесочки, балочки, белые хатки, увитые виноградом… Возле моего дома вот такая же скамеечка, зеленая травка под окном: ложись, отдыхай…
Запахи вареной кукурузы, жареного мяса и сала доносятся с подворья. И вот, покрывая все шумы, кричат дневальные:
— Станичники! Хозяева кличут снидать!.. Мамалыга ждет!.. Идить ушицу есть!.. Выпьемо цуйки!..
Казаки рассаживаются во дворе у
