Арабская романтическая проза XIX—XX веков - Адиб Исхак

Я уже пел вам, но вы не стали танцевать, и плакал перед вами, но вы не заплакали со мной; вам хочется, чтобы я пел и плакал одновременно?

Ваши души корчатся от голода, хотя хлеб знания обильней, чем камни долин, однако вы не едите его; ваши сердца трепещут от жажды, хотя источники жизни текут, подобно ручьям, возле ваших жилищ. Почему же вы не пьете?

У моря есть прилив и отлив, у луны — полнолуние и новолуние, у времени — лето и зима. Что же касается истины, то она не изменяется, не исчезает и ни во что не превращается. Почему же вы хотите обезобразить ее лицо?

Я призывал вас в тиши ночи — показать красоту полной луны и величие звезд, вы же вскакивали с постелей, охваченные страхом, хватались за мечи и копья с криком: «Где враг? Мы сокрушим его!» Но когда утром враг пришел, пеший и конный, и я звал вас, вы не очнулись ото сна, нет, вы отворачивались, пребывая во власти сновидений.

Я говорил вам: «Вставайте, поднимемся на вершину горы, я покажу вам царства мира». Но вы отвечали: «В глубинах этой долины жили наши отцы и деды, в ее тьме они умирали и на ее склонах похоронены, как же мы покинем ее и уйдем туда, куда они не уходили?»

Я говорил вам: «Поспешим на равнины, я покажу вам золотые копи и сокровищницы земли». Но вы отвечали: «На равнинах устраивают засаду разбойники и воры».

Я говорил вам: «Пойдемте на берег, куда море выбрасывает свои дары». Но вы отвечали: «Шум морской бездны страшит наши души, а ужас перед ее глубинами мертвит тела».

Я любил вас, о сыны моей матери, но эта любовь принесла вред мне и не пошла на пользу вам. Сегодня я ненавижу вас, но эта ненависть — поток, который смывает только сухие ветви и разрушает только ветхие дома.

Я сочувствовал вашей слабости, о сыны моей матери, но это лишь увеличивало число слабых и равнодушных и не привнесло в жизнь ничего ценного. Сегодня я увидел вашу слабость, и моя душа содрогнулась от отвращения, сжалась от презрения.

Я плакал над вашей покорностью и смирением, и мои слезы были чисты, как хрусталь, но они не смыли с вас густую грязь, а только удалили пелену с моих глаз. Они не оросили ваше окаменевшее сердце, но пробудили тревогу в моем сердце. Сегодня я смеюсь над вашими страданиями, и этот смех — громовые раскаты, которые звучат перед бурей, а не после нее.

Чего же вы хотите от меня, о сыны моей матери?

Хотите ли вы, чтобы я показал вам призраки ваших лиц, отраженные в тихих, водоемах? Тогда идите и посмотрите, сколь безобразны ваши черты.

Спешите предаться размышлениям, ибо страх уже посыпал пеплом ваши волосы, бессонница обвела кругами глаза — и они стали подобны темным ямам, трусость прикоснулась к щекам, и они превратились в морщинистые лоскутья, смерть поцеловала уста, и они пожелтели, как осенние листья.

Чего вы требуете от меня, о сыны моей матери, — нет, чего вы требуете от жизни, которая не хочет считать вас своими сыновьями?

Ваши души трепещут в ловушках жрецов и болтунов, тела содрогаются под клыками тиранов и палачей, ваша страна стонет под пятой насильников и завоевателей. На что же вы надеетесь, оставаясь под солнцем?

Ваши мечи заржавели, а у копий сломаны наконечники, ваши щиты покрыты пылью. Как вы отваживаетесь выходить на поле брани?

Ваша вера — ханжество, ваш мир — подделка, ваша загробная жизнь — ничто. Так зачем же вы живете? Ведь существует смерть — отдых для бессильных!

Жизнь же — это сила, сопутствующая молодости, удача, присущая возмужалости, мудрость, свойственная старости. Вы же, о сыны моей матери, так и родились немощными старцами, а затем превратились в детей, которые лезут в грязь и бросаются камнями.

Поистине человечество — раздольно текущая, журчащая река, чистая, как хрусталь, которая несет тайны гор глубинам моря. Вы же, о сыны моей матери, мерзкие болота, в глубинах которых ползают насекомые, а на берегах извиваются змеи.

Поистине душа — священный пылающий голубой пламень, который уничтожает сухую траву; бури раздувают его, и он освещает лики богов. Ваши же души, о сыны моей матери, пепел, который ветер разносит по снегу, а бури рассеивают в долинах.

Я ненавижу вас, о сыны моей матери, за то, что вы ненавидите славу и величие!

Я презираю вас за то, что вы презираете самих себя.

Я — ваш враг, потому что вы — враги богов, но вам этого не понять!

Перевод Г. Боголюбовой.

СМЕРТЬ МОИХ БЛИЗКИХ

(Написано в дни голода{90})

Умерли мои близкие, а я всю жизнь оплакиваю их в моем одиночестве.

Умерли мои любимые, и моя жизнь стала после же смерти тоской по ним.

Умерли мои близкие, мои любимые, слезы и кровь затопили холмы моей родины, а я живу здесь, как жил, когда мои близкие и любимые гордо красовались на плечах жизни, а холмы моей родины затоплялись светом солнца.

Мои близкие умерли от голода, а те из них, кто выжил, погибли от меча, в то время как я остался пленником в этой стране среди радостных, довольных людей, которые наслаждаются вкусной пищей и приятными напитками, спят на мягких постелях, встречают улыбкой свои дни, и дни улыбаются им.

Мои близкие умерли позорной смертью, а я живу здесь в достатке и благополучии.

Вот она, та трагедия, которая разыгрывается на сцене моей души.

Если бы я был голодным среди моих голодных близких, гонимым среди моего гонимого народа, то дни не так теснили бы мне грудь, а ночи были бы не так черны для моих глаз. Ибо тот, кто разделяет со своим народом горе и беду, чувствует то высшее утешение, которое порождается мученичеством. Он в душе даже гордится, что умирает невинным вместе с невинными.

Но я не был вместе с моим голодающим, гонимым народом, идущим в шествии смерти к славе мученичества, — нет, я живу здесь, за семью морями, под сенью довольства и праздного благополучия. Я далек от беды и бедствующих и не могу гордиться ничем, даже своими слезами.

Что может сделать далекий изгнанник для своих голодающих близких?

О, если б знать, принесут ли пользу плач и причитания поэта? Будь я пшеничным колосом, который вырос на земле моей родины, меня бы мог подобрать голодный ребенок. Жизнью моей он бы