Лихая година - Мухтар Омарханович Ауэзов
- Не узнаю тебя, не понимаю, - пробормотал Карашал.
- Не обо мне думай, тогда поймешь! - сказал Серикбай. - Я говорю всем: будь наготове, хозяйство подождет. Делись всем, чем можешь, корми друг друга. И будь на коне по первому зову - в срок и к месту! Не расходись, не отлучайся никуда ни днем, ни ночью. Будет гостевать. Не сегодня, так завтра быть такому делу, каких мы еще не делали... Пока не пройдем через это испытание, жизнь не жизнь и добро не добро. Провались все, и скот и хлеб, если мы не выстоим.
- Помилуй бог, - сказал Карашал. - Разоришься -Оспан будет рад. Уж он-то не сидит сложа руки.
- Ты не тычь мне своим Оспаном! Имей совесть... Оглядись - бедняки раздают последнее. Бедный из бедных Жансеит имел двух лошадок - одну отдал! А наш волостной Аубакир? Кабы захотел, был бы начальником почище твоего Оспана... А батыр Узак кого первого ударил? Тунгатара, паука! Я разорюсь, когда народ разорится...
Карашал утирал рукавом чапана лицо и грудь. Он был в холодном поту.
- Что ты надумал? Скажи, ради аллаха. И Серикбай сказал:
- Придет черный день, будет нужда - пригоню свой табун и раздам Донгелексазу. Раздам - и не охну. Теперь понял?
К этому клонилось, все этого ждали... И все-таки не верилось! Ободрать богача, мироеда - это в степи бывало. А вот раздарить свой табун - такого еще не слыхали.
Жаксылык стоял в сторонке, смирно сложив руки, как приличествует бедняку.
«Ай, Серикбай, ай, Серикбай, - думал он. - Молод ты еще, молод... А будет ли доволен твой отец, давший тебе имя?»
* * *
Минуло две недели с того дня, когда род албан сел на коня и сказал приставу: «Не дадим джигитов», - но повсюду было «все по- прежнему»...
Аул Узака напоминал штаб; сюда стекались вести и слухи. Надежные, смышленые гонцы уносили их в аулы Жаменке, Турлыгожи и Серикбая, а оттуда и дальше, повсюду. Видные люди этих аулов спешно съезжались на совет; говорили и говорили, а сказанное не держали в секрете...
Слухи и вести шли издалека - из Каракола, Жаркента, из города Верного, но прежде всего с ярмарки в Каркаре, где обитал пристав. И все глаза, все уши были нацелены на Каркару
А власти таились. Они были неразговорчивы... Набрали в рот воды и толмачи, и прочие ученые казахи. От них
ничего нельзя было добиться. И глупо, опасно было им довериться. Нужен был свой человек на ярмарке. Стали такого искать. И нашли.
Им оказался узбек Султанмурат, купец из Ташкента, обходительный и умнейший из торговых гостей. Он жил близко от канцелярии и не упускал из виду никого из тех, кто туда прибывал, будь то купец, чиновник или курьер. Сумел он войти и в окружение самого пристава; время было тревожное, рюмка водки под балычок и под граммофон успокаивала. Трудно было, однако, добраться до Султанмурата, не вызвав подозрений.
Ярмарка пустовала. Приезжали двое-трое, а то и пятеро-шестеро драных бедняков верхом на волах. Люди мелкие, и покупки мелочные. Но как бы ни была пустячна покупка, казах не торопится, обойдет всех купцов и все лавки, самые крупные и дорогие. А уж эти на волах, точно на смех, приценивались ко всему и торговались за каждый грош до хрипоты, до синевы. Впрочем, изнывающему без дела купцу они были не в тягость. К ним-то и подсылал Султанмурат приказчика-насмешника, и под шумок тот сообщал им что нужно... Люди всякий раз приезжали новые.
Так были получены первые бесценные весточки - о восстании. Одновременно прибыл очень хороший человек - из Каракола. Вести совпадали...
Немедля Узак снарядил двоих к Серикбаю. Они прискакали на Донгелексаз уже ночью, под истошный лай собак, разбудивший весь аул.
Узнать всадника в темноте нелегко. Кони толкались, тяжело сопя, звеня уздечками, седла скрипели. Но одного рослого на длинном коне как не узнать! И седло и стремена у него посверкивали серебром. Это весельчак Кокбай, из джигитов джигит. Другой, похоже, вестовой.
Кокбай едва вошел в юрту и сорвал с головы пропотевшую шапку, не успев отдышаться, забасил:
- Из Каракола! От Султанмурата... Одним словом, началось. Донял царь и нас, и киргизов, и уйгуров. Поднялись все, начиная от Лепсы и Талды-Кургана. Не признают указа! Никаких чертовых списков! Грозят уйти от царя... Были нападения на города. Были стычки с солдатами. Дальше. Под Пишпеком, Верным, Караколом восстание. Там настоящая война! Оказывается, все-таки опередили нас киргизы и уйгуры. Напали на военный обоз с оружием, который шел из Пишпека в Каракол. Говорят, вооружились все до одного. Власти напуганы...
Отеу не выдержал, вскрикнул:
- Говорил я вам - киргизы! Они начали дело. Их разозли - ни за что не остановишь.
- Не только они... уйгуры!
- Вот это народ. Мне бы туда... Нам бы с ними... -сказал Баймагамбет.
Серикбай спокойно почесал бородку.
- Послушай, насколько все это точно? Спрашивали у Султанмурата?
- Наверно, уж точно. Должно быть, точно, - сказал Отеу.
Кокбай перебил его:
- Прибыл еще от киргизов их человек известить нас, албанов. Говорит, посланы вестники в Верный, в Пишпек.От вожаков!
- Кто же у них в вожаках?
- Сказано было, что Батырхан, Кыдыр, Саудамбек... Восстал весь народ. Ни один не ушел в кусты... Просят действовать сообща. Просят подтвердить делом -разнести ярмарку... Кстати, знают они наших - Узака, Жаменке... и тебя, Серикбай...
- Ой, спасибо, спасибо беркутам! - Отеу взмахнул руками.
А Баймагамбет заметался по юрте, то вскакивая, то вновь садясь.
- Что ж тут раздумывать? К делу! Вот настоящие мужчины...
Но Серикбай был невозмутим.
- Что говорит Узак?
- Ждет вас... Думает он, что дошло все это до пристава. Если дошло, значит, так оно и есть. Снимется тогда Сивый Загривок с места со своим конвоем. Но по-хорошему этот волк не уйдет. Не может он по-хорошему...Надо держать ухо востро. Завтра, не позже, все будет ясно.
- А до завтра что будем делать? Ждать? - зло выговорил Серикбай.
Кокбай засмеялся.
- А вы, как Узак... бьете тем же словом! Посланы три человека к Саудамбеку. Хотим рука об руку с ними. Это одно. А второе - посланы наши гонцы в урочище Асы, к красношапочникам. Чует моя душа - оттуда будут вести. С часу на час!
Красношапочники были тоже рода албан, как и черные шапки, но не такие смирные.
-
