Фолкнер - Мэри Уолстонкрафт Шелли
— А возможно ли это сделать? — спросила Элизабет.
— Наверное, да, — ответил Фолкнер, — но мы тут бессильны. Мы отправили к нему человека, который, хоть и не был полностью безразличен к нашему делу, не обладал красноречием и не горел тем пылом, который способен побудить слабого человека к действию, — во всяком случае, настолько слабого, как Осборн. Осборн мог бы стать злодеем, если бы слабость не мешала ему следовать своему призванию: он всегда мечтал быть честным. Теперь у него хорошая репутация; он был одним из несчастных отбросов цивилизации, кормящихся пороками, изгоев общества, но стал в глазах окружающих уважаемым и надежным его членом. Естественно, он не желает терять всех преимуществ этого положения, заслуженного с таким трудом и совсем недавно. Ему кажется, что, бросив меня в беде, он сохранит их. Если бы он осознал свое заблуждение и кто-нибудь смог донести до него, каким жалким он станет в собственных глазах и какие проклятия обрушатся на него после моей смерти, он бы сразу передумал и выступил в мою защиту с тем же старанием, с каким сейчас пытается скрыться и молчать.
Глава XLIV
Элизабет молча слушала. Все случившееся произвело на нее глубокое впечатление. Она обдумывала идею, которая захватила ее с того момента, когда адвокат намекнул, что необходим друг, горящий рвением спасти Фолкнера и готовый пересечь Атлантику, и до этой самой минуты, когда сам Фолкнер объяснил, какие благие последствия ждут их всех — если бы кто-нибудь смог ясно и красноречиво втолковать это Осборну.
Идея заключалась в том, что она должна поехать в Америку. Она не сомневалась, что, встретив Осборна, сможет его убедить, а трудности путешествия ее не пугали, так как на своем веку она объехала много стран. Она подробнее расспросила Фолкнера, и его ответы пуще прежнего укрепили ее в решимости следовать своему плану. Она не видела препятствий и уже не сомневалась в успехе. Правда, у нее совсем не оставалось времени, но она полагала, что суд снова отложат, если возникнет надежда, что Осборн все-таки явится дать показания. Ей было тягостно оставлять Фолкнера без друга, но цель путешествия казалась важнее; она должна была поехать. Фолкнеру она ничего не сказала, и тот не догадывался, о чем она думала.
Полностью занятая мыслями об этой затее, вечером она возвращалась домой, даже не вспоминая о Невилле, чье появление так занимало ее все утро. Лишь на пороге своего дома она вдруг вспомнила о нем и поняла, что по пути домой его не видела; окинув взглядом открытую площадку, где он стоял накануне вечером, она никого не заметила. Нахлынули разочарование и грусть; она подумала, что у нее совсем нет друзей и никто не поможет ей подготовиться к путешествию, никто не даст совет, так что придется всецело полагаться на наемных помощников. Но ее независимый и стойкий дух поборол эту слабость, и, поднявшись в свою комнату, она села писать записку мистеру Колвиллу. Она попросила его зайти к ней, так как хотела подготовить все для поездки, прежде чем сказать об этом Фолкнеру. Сидя за столом, она услышала на тихой улице быстрые решительные шаги; затем в дверь торопливо, но деликатно постучали. Она вздрогнула. «Это он!» — подумала она, и тут же вошел Джерард; она протянула руку, ее переполняла радость, сердце бешено колотилось, а глаза сияли.
— Как ты добр! — воскликнула она. — Ах, Невилл, как же я счастлива, что ты приехал!
Сам Невилл не выглядел счастливым; он побледнел и похудел, его черты были отмечены прежней меланхолией, которую ей на время удалось развеять, а в глазах появился дикий свирепый блеск, напомнивший ей, каким он был в Бадене. Элизабет с ужасом отметила эти следы страдания, у нее невольно вырвалось:
— Что стряслось? Есть новости?
— Несчастная судьба всегда подкидывает нам новости, — ответил он. — Свежие и все более и более печальные! Я не вправе тяготить тебя своими чувствами, но больше не мог оставаться в стороне; я должен был увидеть, как беды повлияли на тебя.
Он был мрачен и взбудоражен; она же сохраняла спокойствие и смиренно думала о долге; она велела себе день ото дня терпеливо исполнять свою задачу и ради Фолкнера даже казалась веселой. Ей подумалось, что причиной огорчения Невилла стало какое-то новое несчастье. Она не знала, что бесплодные попытки облегчить ее бедственное положение, тщетные размышления об ужасах, которым она подвергалась, и горькое сожаление из-за их разлуки лишили его сна, аппетита и покоя.
— Глядя на твою стойкость, я презираю себя за слабость, — промолвил он. — Ни одна женщина, ни одно человеческое существо не способно на такое благородство; должно быть, ты презираешь таких, как я, согбенных и сломленных судьбой. Но я вижу, что с тобой все в порядке и половина моих опасений не оправдалась! Бог хранит и оберегает тебя; надо было больше в него верить.
— И все же, Невилл, скажи, что случилось?
— Ничего! — ответил он. — Но разве это не чудовищно? Я никак не могу смириться с выпавшими на нашу долю бедами; как неупокоенный призрак, я не нахожу себе места! Я очень эгоистичен в своих чувствах, но все мои мысли — о твоих страданиях; если бы все зло обрушилось на меня, пощадив тебя, я бы порадовался самым невыносимым мукам! Но ты, Элизабет, — ты стала жертвой моего жестокого отца, и будущее представляется мне еще ужаснее настоящего!
Элизабет удивилась его словам: что он имел в виду?
— Будущее, — повторила она, — принесет моему отцу свободу; что в этом ужасного?
Он уставился на нее в печальном недоумении.
— Да, — продолжала она, — как бы ни тяготили меня мои печали, я не унываю и не сомневаюсь, что в конце концов справедливость восторжествует. Нам многое придется вытерпеть; наша стойкость подвергается испытаниям, а сердце терзается в муках, но беды пройдут, и лишь терпение нам поможет; суд закончится, он выйдет из тюрьмы, мы снова обретем свободу и будем в безопасности!
— Теперь
