Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов
– Здравствуйте, дедушка! Я хочу спросить: це шлях в Белую Елань?
Этот вопрос удивил старика. Он выпрямился, как на параде, и не менее торжественно ответил:
– Удивительный вопрос, понимаете ли. Если я иду оттуда, – значит, из Белой Елани. Все дороги, которые идут туда – в Белую Елань. И если вы, к слову сказать, путь держите дальше в тайгу, например, на прииск Благодатный, на Разлюлюевку, в Сухонаково или, к примеру сказать, гм, кхе, дальше нет никаких населенных пунктов в этом направлении. Тайга! Великая, неохватная, так сказать, астрономическая, медвежья. Сколь звезд в небе – столь в ней лесу. Соображаете? – И поставил перед своим носом указательный палец.
Помигав на старика с толстым висячим носом и рыжими усами, Леша миролюбиво прощебетал:
– Чис, чис, чис.
– То есть в каком смысле «чис»?
– Он говорит: часы, – пояснила мать. Она только сейчас заметила, что у старика не было левого уха. На щеке, чуть пониже того места, где была ушная раковина, темнел застарелый шрам – значит, ухо отрезали. На узком, сжатом с висков лбу тоже темнел рубец в палец толщиной.
– Часы? Гм! Удивительная штука. От горшка два вершка, а – часы. Современность. Люди зреют не годами, а часами. Молодец, добрый молодец. Время – кровь жизни, не выцеди ее, пока сидишь в пеленках, м-да. Ну а ты, дева, куда путь держишь?
– В Белую Елань.
– Чья будешь, позволь спросить?
– Я… Шумейка.
– То есть как Шумейка? В каком смысле Шумейка?
– Фамилия моя Шумейка. Я з Украины, с Полтавы.
– Э! С Полтавы? Великолепно! Значит, Шумейка? Очень приятно. Ну а я, как меня все зовут здесь, Кандибобер. Мамонт Петрович. Если путь держишь в Белую Елань, должна слышать про меня.
– Я сюда еду в первый раз, дидо.
– Едешь? – Кандибобер повел глазами слева направо, но не заметил никаких средств передвижения Шумейки, вскинул лохматые рыжие брови, помолчал. На чем же она едет? Наклонив голову, посмотрел за кусты черемух. Но и там ничего не заметил. – Едешь? А к кому, э?
Минута замешательства.
– Так вот… В отпуск.
– Э? С Полтавы в Белую Елань? Гм! Не близкий свет, знаете. Не близкий свет! Пожалуй, весь отпуск пройдет в дороге, а?
Шумейка тяжело вздохнула.
– Я вже тринадцать дней в дороге. До Красноярска поездом, а тут пароходом два дни и автобусом. А тут гай, хмара, гай, хмара, и все гай, гай, пид самое небо. Я ще не бачила ни такие громады гор, ни той Енисей; все такие большое, неохватное, как море или Карпаты. В Усть-Дарьиной попутчик сказал, шо до Белой Елани рукой подать. Я и пошла пеши. И все иду, иду, а Белой Елани нима.
– Рукой подать? Совершенно справедливо. Тут не больше двадцати километров с небольшим. А вот отсюда, до Гремучего ключа, можно считать, что вы дома. Перевалим через Лебяжью гриву, минуем сельхоз леспромхоза, заимку Спивакова – тут тебе и Белая Елань. Верст пять, не больше. От силы семь с половиной.
– О! – вздохнула Шумейка, наконец-то поняв, что значит по-сибирски «рукой подать».
– Значит, Шумейка? Ну а я, как выше сказано, Кандибобер. Фамилия смолоду была Головня, но тут уж народ такой, в рот им дышло. И с чего прозвали Кандибобером? Сам удивляюсь.
И, как бы утверждая важность своего сообщения. Кандибобер весьма энергично протрубил в носовой платок, похожий на отымалку.
– Я не из кержаков, – продолжал Кандибобер, – доподлинно выражаясь, зимою, перед Рождеством одна тысяча девятьсот одиннадцатого года, я, так сказать, упал в Белую Елань с этапа. Был сослан за умысел взорвать саратовского губернатора в его гнездовье. А – прошибся. Взрыв произошел не у губернатора, а в собственной мастерской: я краснодеревщиком был. Ну-с, как и положено, следствие, цапнули книжонки, то, се, а там – этап в Сибирь! Долго ли с нашим братом?
И, секунду помолчав, двигая рыжими бровями, дополнил:
– А вот тут, в Белой Елани, прикипел на всю жизнь. Предсказываю тебе то же самое. Сибирь – сторона с гвоздем. Как появишься в ней, так тебя как будто кто пришьет к Сибири. Не вырвешься. Так-то, дева Шумейка.
Кандибобер говорил чеканно, отсчитывая слова, как разменную монету, стоя перед Шумейкой навытяжку и пристально сверля ее своими маленькими глубоко запавшими глазами, похожими на буравчики. Дождь ничуть не беспокоил его, хотя и лился ему за шиворот.
– А… Вавиловых тут много? – спросила Шумейка, о чем-то задумавшись.
– Хо! Хоть лопатой отгребай.
– А… Егор Вавилов?
Старик щелкнул языком.
– Эге-ге-ге, и Егора Андреяныча знаешь? Знать, дошло до самой Полтавы! Занозистый мужик. Главнейший из кержаков, хотя и хвост у него изрядно обломан за тридцать лет советской власти.
– А Степан Егорович?
Кандибобер, пригнув голову на длинной жилистой шее, как бы к чему-то прислушиваясь, промолчал.
– Степан Егорович? Эге-ге-ге! Так вот про какого Егора ты спрашивала! Здесь. Где же ему быть? Мой полный единомышленник. Он – пред. колхоза, я – старший конюх. Э, а ты как знаешь Егорыча, а?
Шумейка смутилась и, не зная, как объяснить свой приезд в Белую Елань, сказала, что когда-то в дни войны встречалась с Вавиловым.
Маленькие, круглые, как шпульки, глаза старика, весело выглядывающие из глубоких впадин, метнулись по лицу Шумейки и, столкнувшись с ее настороженными глазами, виновато мигнули, прячась под метелкой бровей. Так вот в какой она отпуск едет!..
– А парень чей?
– Мой.
– А другая половина чья? Природа, дева Шумейка, из двух половинок – мужской и женской. Может, на прочих планетах есть люди из одной половинки, про то ничего неизвестно, а наша планета земная, скрозь из двух половинок. А глаза у офицера – вавиловские, дева Шумейка, в точности Степана Егоровича. Едучие, как редька.
Белая лента молнии, раздвоившись вилкой у тучи, резанула зигзагом мутный свод неба. Вслед за молнией ударил гром с раскатом, словно по небу в тридцати трех местах протарахтели по булыжнику железные бочки. Дождь хлынул как из ведра, пригибая ветви черемух и прибивая траву. Гремячий ключ вздыбился пузырями. С пригорка с шумом сбегал мутный поток, размывая дорогу.
– Ну, дева Шумейка, прополощет до селезенки. Пойдем, непогодь не переждешь. Тут вот, за Гремячим, тракторный вагончик. Завернем в гости к старому Зыряну, а там, глядишь, и дождь утихнет.
Делать было нечего. Шумейка пошла за Кандибобером в гости к старому Зыряну.
Невдалеке от мостика, на пригорке, стоял тракторный вагончик. Еще не доходя до вагончика. Кандибобер обратил внимание своей спутницы на тяжелый ЧТЗ, тянувший трехкорпусный плуг особой конструкции.
– Это вот чудо-юдо старого Зыряна, – сказал Кандибобер, ткнув пальцем по направлению трактора. – Дует теперь на ЧТЗ тремя корпусами без
