Выше неба не будешь - Станислав Петрович Федотов
– Сила оружия в хороших руках может сделать очень много, когда есть вождь-герой, одно имя которого поднимает массы в бой. Мы думаем: ваш вождь Сунь Ятсен известен и авторитетен пока что в узком кругу, среди людей более или менее образованных, которые понимают его идеи и готовы бороться за них или против них. Однако он – не герой в народном понимании. Широкие массы рабочих и крестьян о нём знают мало и не понимают, за что они должны отдавать свою жизнь. Это им надо разъяснять терпеливо и доходчиво. Когда идеи овладевают массами, они становятся непобедимы. Мы вам дадим деньги и оружие, разумеется, сколько в наших силах, но мы считаем, что ваша партия должна опираться главным образом на широкие массы трудящихся. Работайте в этом направлении, не забывая о силе оружия, и вы победите.
– А что самое главное в партийной жизни, товарищ Сталин? – спросил Чан Кайши.
Сталин помолчал, искоса поглядывая на терпеливо ждущих гостей, потом усмехнулся в усы и сказал:
– Наш опыт показывает: на всех ключевых постах должны быть надёжные люди. И не только в партии.
– Ты заметил разницу между Троцким и Сталиным? – спросил Чан, когда вечером они сидели в номере Кайши за бутылочкой байцзю.
– Да вроде нет, они же говорили об одном и том же.
– Да, об одном, но как говорили!
– Как? Ты не темни, Кайши, я – человек простой, солдат, а не политик. Моё дело – винтовку в руки и в бой!
– А ты пошёл бы в бой, не зная идей Сунь Ятсена?
– Против русских – да, за одно лишь побоище в Благовещенске.
– Ты так ненавидишь русских?
Чаншунь задумался, медленно осушил рюмочку байцзю и покачал головой:
– Даже не знаю, что сказать. Сейчас заглянул в себя, а там пусто: всё выгорело. Двадцать три года прошло.
– Время лечит, – усмехнулся Чан, разливая напиток. – Но вернёмся к нашим баранам.
– К каким баранам? – сразу не понял Чаншунь, но тут же догадался: – А-а… Ну, и чем они отличаются?
– Ты не заметил? Троцкий всё время говорил: я, я, у меня, моё, со мной. А Сталин: мы, мы, наши. И оба реально рвутся к власти. Ленин наверняка скоро умрёт, вот они и устраивают дискуссии: кто кого прижмёт к стенке. Только Троцкий надеется на свой авторитет и армию, а Сталин – на большинство в партии.
– И кто, по-твоему, победит?
– Вот и посмотрим.
– А ты? Кого бы выбрал ты?
– Я? – Кайши одним глотком опустошил свою рюмку, набрал горсть жареного арахиса, отправил в рот и захрустел вкусными орешками. Чаншунь ждал. Генерал покончил с закуской и посмотрел в окно – вечерняя заря окрасила башню и стены Кремля в боевой оранжево-красный цвет. – Я бы выбрал себя.
40
Восстание полыхнуло в селе Гильчине Благовещенского уезда 4 января 1924 года. Оно стало неожиданностью не только для властей Амурской губернии и Дальревкома, да и всей советской власти, но и для штаба генерала Сычёва, обосновавшегося в городке Сахаляне, что напротив Благовещенска. Амурский отдел Главного политического управления, пришедшего на смену Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, и сычёвский штаб, каждый по-своему, готовились к взрыву народного недовольства, но ожидали его в другое время и при других обстоятельствах.
Павел Черных, начальник штаба отряда ЧОН[54] при Благовещенском горкоме партии, пытался обратить внимание руководства на незаконные действия сборщиков налога.
– Ты пойми, Василий Абрамыч, – говорил он начальнику Амурского губернского отдела ГПУ Каруцкому, – советская власть нашим крестьянам и казакам ничего не дала, они и так земли имели в достатке, а требует с них больше, чем с тех, кого наделила землёй. Это ж несправедливо! Вот народ и волнуется, не успеешь глянуть, и за ружья возьмётся – опыт-то партизанский, небось, за гражданскую поднакопили.
– Это кулачьё народ подбивает против советской власти, не хочет делиться излишками, – возражал Каруцкий. – Да и сам знаешь, белогвардейцы с той стороны подзуживают.
– И подбивают, и подзуживают, не без этого, – соглашался Черных. – Но нельзя нам забывать, что те самые, кого подзуживают, за нашу власть жизней своих не жалели, а эта власть, вместо благодарности, за шкирку берёт. Выслушать их надобно, побалакать по-доброму, убедить, уважить, а не гонять палкой по горбушке: давай-давай, всё, что нажил, отдавай! Ты, Василий Абрамыч, поговорил бы с Грановским, убедил его, что опасно так народ мурцовать.
Грановский Моисей Лазаревич – секретарь Амурского губкома партии, ответственный за сбор налога, – еле выслушав доводы Каруцкого, посуровел лицом:
– Что за упаднические настроения, товарищ Каруцкий? Ты что, не веришь в силу партии? Антоновщину[55] победили, Кронштадт[56] штурмом взяли, а ты…
– Если сёла восстанут, – перебил чекист. – они из-за Амура тотчас получат военную помощь. А у меня – пограничный отряд и ЧОН, всего одна рота.
– Это – ваша задача: не допустить нарушения границы. Думайте, решайте.
– Я и думаю: по льду через Амур можно перебросить даже артиллерию, – не унимался Каруцкий.
– Что ты от меня хочешь?! Я не могу уменьшить налог и не выполнить план его сбора не имею права. Дальревком с меня голову снимет!
– Если полыхнёт восстание, не только у тебя – у всех головы полетят, – угрюмо сказал чекист.
6 января, в канун Рождества, сотрудник исполкома уездного совета Илья Паршин в сопровождении пятёрки чоновцев, вооружённых винтовками, собирал налог в Гильчине, вёл по селу обоз с собранным зерном. Плательщиков налога указывали два члена волостного исполкома. Очередное хозяйство было Прохора Трофимова, старого знакомца Ильи. В девятисотом году они были в одной полусотне, которую Фёдор Саяпин вёл на Харбин, на помощь охране КВЖД, а в гражданскую встречались, когда Илья метался по области в качестве связного: белогвардейцы считали – между белыми, партизаны – между партизанскими отрядами.
Утренний мороз пробирал до костей. Чоновцы, хоть и были в полушубках, ушанках и пимах, приплясывали на снегу, а винтовки держали за спиной, руки в карманах. Работники волисполкома открыли тесовые ворота, завели во двор лошадь с пустыми розвальнями. Все подождали, выйдет ли кто-нибудь. Никто не вышел.
– Я сам, – сказал Илья и поднялся
