Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин
Мы вышли в центр арены. Глашатай еще раз оповестил зрителей, что их кумир Крокута будет биться одновременно с двумя гладиаторами, потому что в одиночку никто с ним справиться не может. С трибун понеслись выкрики, по большей части положительные для меня. Как перед выходом на арену шепнул мне Луций Дуилий, ставки три к двум на мою победу. Он тоже играет, но через посредников, отстегивая им за это.
По команде судьи мы начали бой. Мои соперники, хорошо подготовившиеся, сразу разошлись в разные стороны, чтобы нападать на меня с двух противоположных. Вместо того, чтобы убегать от врагов, напал сам. Эта роль им будет непривычна, заставит ошибаться. Начал с секутора, который резвее. Более тяжелому мурмиллону пришлось догонять нас и атаковать вместе с напарником с одной стороны, что менее опасно для меня. Заметил, что секутор не ведется на мои обманные уколы саблей и встречает заходы за правую руку щитом и гладиусом, вылетающим в мою сторону при каждой возможности. Я успеваю отпрыгнуть или отбить клинком плашмя, и понимаю, что так бой не выиграю. Надо менять его рисунок, потому что к нынешнему враги уже подстроились.
Я дожидаюсь момента, когда они выстраиваются на одной линии, причем секутор справа, делаю выпад саблей и изображаю намерение зашагнуть за правую руку, под гладиус мурмиллона, а сам, заметив, что противник начал поворачиваться в ту сторону, отпрыгнул влево и полоснул елманью по открывшемуся левому плечу от сустава по косой почти до локтя. Сверху распанахал глубоко, до кости, а чем ниже, тем мельче, но темно-красная кровь из раны хлынула ручьем. Зрители взревели, начали скандировать мое погоняло.
Если бы секутор сражался один, наверное бы, сдался. Он был с напарником, а это обязывало. Они поменялись ролями: мурмиллон нападал, секутор прикрывал его справа, отставая на полшага. Видимо, такой вариант действий тоже был наработан, потому что действовали четко. Темп немного снизился. Я видел, что секутору все труднее удерживать щит левой рукой, нападал на него, заставляя закрываться. Мурмиллон старался прикрыть его. Несмотря на то, что мы противники, его поведение понравилось. Явно не римлянин.
Я в очередной раз изображаю нападение на секутора и ловлю мурмиллона на попытке защитить напарника, уколоть меня гладиусом. С безопасного расстояния, потому что сабля длиннее, бью ей по тыльной стороне правой ладони, обхватившей деревянную рукоятку, обмотанную кожаным шнуром. Рассек неглубоко, но там кожа да кости, из которых пястные перерубил или основательно надрубил. Гладиус выпал на землю. Обманным ударом я шуганул мурмиллона, чтобы не вздумал поднять. С такой раной он не боец, причем не только сегодня. Даже если кисть не придется ампутировать, функционировать она будет плохо. Зато жив останется.
По-хорошему им пора было сдаваться. Не знаю, что им пообещали за победу. Если рабы, то, скорее всего, свободу. Может быть, поэтому сражаются так отчаянно. Только вот сегодня не их день. Мне тоже нельзя проиграть по многим причинам. Главная — хочу уйти непобежденным.
Я давлю на соперников, заставляю пятиться. У них теперь на двоих один нормально действующий комплект оружия и защиты: секутор может хорошо работать гладиусом, а мурмиллон — закрываться щитом. Первому я стараюсь зайти за праву руку, второму — за левую. Секутору все труднее работать щитом. Еле успевает поднять, чтобы закрыться от уколов поверх верхней кромки, и все чаще отбивает гладиусом, причем рубящими ударами. Во время очередного такого действия я оказываюсь быстрее и наношу секущий короткий удар немного выше локтя по светлой коже, покрытой редкими светлыми волосинами. Раненый все еще держит гладиус, но ясно, что вскоре истечет кровью и выронит, а потом и сам рухнет.
— Сдавайтесь или вынужден буду убить вас, — тихо произнес я и остановился, давая им время обмозговать предложение и принять правильное решение.
Они переглянулись, и секутор, лидер в этой паре, еле заметно кивнул, после чего сразу избавился от щита, внутренняя сторона которого была залита кровью, как и рука от плечевого сустава и почти до запястья. Мурмиллон последовал его примеру, после чего оба молча опустились на колени и наклонили голову. Я имею право подойти сзади и воткнуть колющее оружие в тело у шеи под углом, чтобы острие дошло до сердца. Сказал, что не хочу убивать их, но мало ли…
На трибунах стоял рев. Диванные герои требовали убить сдавшихся, показывали большой палец, оттопыренный верх — гладиус вынут из ножен и должен напиться крови. Остальные скандировали мое погоняло. Я не обращал внимания на зрителей, ждал судью, который не спешил подходить к нам. Наверное, боялся, что его потом порвут на мелкие кусочки, если помешает убийству.
— Судья, бой окончен, объявляй победителя! — обернувшись к нему, крикнул я.
Теперь ему ничего не оставалось делать, кроме как объявить, что победил Крокута. Я потребовал — он выполнил. Все претензии к гладиатору. Оба бывших соперника расслабились. Наверное, уже молились своим богам смерти, готовясь к встрече с ними.
Я поднял руки с оружием и сделал, как обычно, разворот вокруг своей оси, демонстрируя себя зрителям. Хотел объявить, что на этом заканчиваю карьеру, но рев стоял такой, что на трибунах меня никто бы не услышал.
— Пойдем, парни, — позвал я бывших соперников. — Вам надо быстрее к лекарю, иначе кровью истечете.
Мурмиллон помог встать секутору и повел его, придерживая левой рукой за талию, вслед за мной. Наверное, мы похожи на трех соратников, возвращавшихся с тяжелого боя. По большому счету так оно и есть. Я с ними одной крови, гладиаторской. Нас сопровождали крики и свист зрителей, которые другой крови, водянистой.
Луций Дуилий ничего не сказал мне, хотя, как догадываюсь, был бы рад, если бы я на потеху зрителям казнил сдавшихся, только по традиции ударил меня легонько кулаком в правое плечо. Он уже привык к моим неожиданным поступкам, а наставлять на будущее уже не имело смысла
Однорукий раб протер мое оружие и бережно засунул в ножны, пока я обтирался мокрым полотенцем и одевался.
— Ты лучший из гладиаторов, и не только потому, что всегда побеждаешь, — произнес он.
Хоть кто-то правильно понял меня и похвалил.
В коридоре послышался шум. Я решил было, что это прорывается Флавия Летилия, но не хватало эмоциональных выражений, с помощью которых она обычно прокладывала себе путь. В помещение зашел император Гай Юлий Цезарь Октавиан с частью свиты, одетый в пурпурную тогу пузу
