Дорогие мои москвичи - Александр Николаевич Посохов

Скорее всего, я не прав. Просто завидую. Памятник в Москве впечатляет. Но всё равно предлагаю свою песню под названием "Романс" на ту же мелодию. А можно и другую мелодию сочинить.

  Ты прости меня, если не забыла.

  Если та же всё под окном сирень.

  Если к прошлому сердце не остыло

  И любимой быть всё ещё не лень.

  Небо белое, небо голубое.

  Облака плывут в сторону твою.

  Где бы ни был я, ты всегда со мною,

  Я по-прежнему лишь тебя люблю.

  Не заметил я, что любовь земная

  Протекает в нас тихою рекой.

  Ты прости меня, милая, родная,

  Что мечталось мне о любви другой.

  Пусть потеряны старые открытки

  И не надо нам думать о былом.

  Может, встретимся у твоей калитки.

  Может, счастье вновь посетит твой дом.

Жена всё знает

Жена всё знает, можете даже не сомневаться. Вот моя, например, говорила ведь, что я на третий день сбегу оттуда. А сама ни разу ни в одном санатории не была. Я, разумеется, не послушал её и поехал. Сказал, что спина болит, а она лишь слегка побаливает. И отказываться резона не было: санаторий от Правительства Москвы, путёвка бесплатная, зимой всё равно нечем заняться, сам я в форме ещё, мало ли что там в плане романтических отношений может случиться. Не всё же время лечебные процедуры принимать.

Надеюсь, читатели не обидятся на меня, если я избавлю их от описания подробностей про безлюдные коридоры, диетические блюда, тренировочные штаны, шерстяные носки с домашними тапочками, пакеты с лекарствами и прочее. Перехожу сразу к делу. После заезда ни одного молодого лица среди больных и отдыхающих я не заметил. И обслуживающий персонал под стать. Сердце моё как-то трагически сжалось, настроение резко понизилось. Но, слопав парную котлетку в обед, я в общем приободрился и утешил себя мыслью о том, что вечером наверняка тут другая обстановка будет.

Приоделся цивильно и выхожу из номера в просторный холл. А в нём тоскливо, как на погосте, хотя я и не знаю, как там. Так просто для образной картинки сравнил. Однако в углу около вазона с декоративной пальмой кто-то присутствует всё-таки. Подхожу — шахматный стол, большие деревянные фигуры, со стороны белых один старичок под девяносто лет, со стороны чёрных другой такой же, минимум ровесник. На доске начальная позиция с ходом е2-е4. Ну что ж, подожду, решил я, и сражусь с победителем.

Время идёт. Оба игрока молча и сосредоточенно смотрят на доску. И я смотрю. Смотрю и не понимаю, почему чёрные так долго ответный ход не делают? Он ведь всего лишь второй в партии. Десять минут смотрят. И я смотрю. Двадцать минут смотрят. И я смотрю. Полчаса уже смотрят. И я смотрю. И вдруг чёрные спрашивают приглушённо: "А кто ходит?". "Не знаю, — вежливо отвечают белые. — Я думал, вы". "А я думал, вы". Сказать, что я был потрясён, обескуражен или повержен в уныние — значит, ничего не сказать. Свидетелем столь смехотворного и вместе с тем жалкого казуса или конфуза мне ещё не приходилось быть. Никак я не прокомментировал вслух загадочное поведение седеньких шахматистов, а только вздохнул безотрадно и удалился.

На второй день после ужина я опять поменял тренировочные штаны на джинсы и явился в кинозал на литературный вечер. О нём я узнал из объявления перед входом в столовую. Когда в зале на пятьсот человек набралось всего пять очень пожилых зрителей, не считая меня, на сцену вышла какая-то полногрудая сотрудница администрации и объявила: "Вы знаете, что наш санаторий находится рядом с городом Шатура, и мы пригласили оттуда местную поэтессу Глафиру Фуфайкину, которая почитает вам свои патриотические произведения". Ну, слава богу, обрадовался я, что-то близкое мне послушаю.

Но это близкое оказалось таким далёким, что дальше некуда. Вместо полногрудой тётки на сцену, опираясь на костыль, откуда-то из позапрошлого времени вышла ветхая-преветхая бабушка в резиновых чунях, в вязаной шапочке, с трясущейся головой и начала декларировать:

  Зря силы тёмные веют над нами,

  Вихри враждебные нас не сгнетут,

  Что захотим, то и будет с врагами.

  Всех вас зароем, проклятые, тут!

И так она на удивление сильно ударила по сцене костылём, что все пять зрителей вместе со мной будто в преисподнюю провалилась. Короче, Шатурский дом сумасшедших, если он есть, явно недорабатывает.

На третий день я культурненько попрощался с престижным санаторием и уехал в Москву. Дома намного лучше и здоровее: кошка мурлычет, пирожки с картошкой, ванна горячая, бальзамчик на травах и жена-провидица.

Встреча

Диву даёшься иногда, каких только встреч не бывает!

Учились вместе в одной школе два парня. Ещё в Советском Союзе. У одного фамилия была Дынин, у другого — Добрынин. Дыня был слабый и трусливый, Добрыня — сильный и смелый. Дыню все не любили — Добрыню все уважали. А сами они друг друга просто ненавидели и после восьмого класса ни разу больше не встретились.

И вот Добрыня служит в армии, где-то в районе Тамбова.

Поздний вечер, густой лес, грунтовая дорога, вдоль дороги армейские палатки. В одной из них, что немного в стороне от солдатских, пожилой замполит и начальник штаба батальона. В палатку входит посыльный. Начальник штаба, молодой капитан, приказывает солдату:

— Позови рядового Добрынина из второй роты.

Появляется Добрыня и докладывает, обращаясь к замполиту:

— Товарищ майор, рядовой Добрынин по вашему приказанию прибыл.

— Это я тебя вызывал, — говорит начальник штаба. — Вот что надо сделать, боец. Ты ведь на гражданке самбо занимался? Идёт учебная игра с таким же батальоном, но из другой дивизии. Часть эта для нас сейчас как бы условный противник, в расположении которого находится новая передвижная радиостанция. Она охраняется, возле неё часовой. Его надо тихонько снять и доставить сюда. Понял?

— Так точно, товарищ капитан, — отвечает Добрыня. — Только где это?

— Замполит покажет, — говорит начальник штаба. — Можешь выполнять.

Майор и Добрыня выходят из палатки. Замполит показывает ему, как добраться до места.

— Это близко, прямо по этой вот колее,