Кодовое имя – Верити - Элизабет Вейн

– А как же ты?

– Ну, может, мне тоже придется.

Мэдди никогда не училась прыгать с парашютом, зато у нее был большой опыт в том, чтобы сажать поврежденные самолеты. Она даже сосчитать не могла, сколько раз ей приходилось это делать, – много, очень много, и обе подруги знали, что в тысяче случаев из тысячи Мэдди предпочтет умереть, сжимая в руках штурвал, лишь бы не сигать слепо во тьму неба.

Особенно если учесть, что, как и большинство сбитых британских авиаторов, она знала французский лишь на школьном, базовом уровне и не имела хороших липовых французских документов, которыми можно было бы провести нацистские оккупационные власти.

– Можно было бы высадить тебя и попытаться улететь домой. – Эти обнадеживающие слова Мэдди с деланой небрежностью процедила сквозь стиснутые зубы.

– Давай я тебе помогу! Только скажи, что надо делать.

– Ищи место посадки. Осталось меньше получаса. Нам обозначат нужный участок сигнальными ракетами. Это будет сигнал азбуки Морзе, тире-тире-точка-тире: буква «Q».

Маленькая рука не отпускала ее плечо.

– Лучше бы тебе надеть парашют, – напомнила пассажирке Мэдди. – И убедиться, что все твое оборудование при тебе.

Некоторое время в задней кабине грохотало, оттуда неслись проклятия. Через несколько минут Мэдди спросила с задыхающимся нервным смешком:

– Что ты делаешь?

– Привязываю все тут. Я отвечаю за это оборудование, независимо от того, доживу ли до утра. Не хочу, чтобы меня удавил какой-нибудь провод, если нас подбросит. А если придется прыгать с парашютом, пока ты не приземлилась, я уж точно не хочу, чтобы все это барахло посыпалось следом мне на голову.

Мэдди ничего не сказала. Она вглядывалась во тьму и вела самолет. Королевна снова схватила ее за плечо.

– Должно быть, уже близко, – наконец сказала летчица. Ее голос, слегка искаженный потрескиванием переговорного устройства, звучал ровно, в нем не было ни облегчения, ни страха. – Сейчас снизимся до семисот футов, поняла? Высматривай огни.

Последние пятнадцать минут были самыми долгими. Предплечья Мэдди ныли, вцепившиеся в штурвал пальцы занемели. Это было все равно что сдерживать лавину. Уже полчаса Мэдди не смотрела на карту, шла исключительно по памяти, компасу и звездам.

– Ура, мы над нужным местом! – внезапно воскликнула она. – Видишь слияние двух рек? Будем садиться точно посередке между ними. – По телу пробежала дрожь радостного возбуждения. Маленькая рука, успокаивающе сжимавшая ее плечо, вдруг исчезла.

– Вот там. – Королевна показала где. Как она заметила сигнал сквозь сделанное в переборке отверстие с тетрадную страницу размером, казалось загадкой, но он действительно виднелся чуть слева. Четкие яркие вспышки, обозначающие букву «Q», первую букву слова Queen, «королева»: тире-тире-точка-тире.

– Это оно? – возбужденно спросила Королевна.

– Да. Да!

У обеих девушек вырвались непроизвольные восклицания.

– У меня руки заняты, я не могу дать им ответный сигнал! – ахнула Мэдди. – У тебя фонарик есть?

– В аптечке. Только погоди, какой отзыв?

– Буква «L», как в слове «любовь»: точка-тире-точка-точка; короткий сигнал, длинный, короткий, короткий. Только не ошибись, а то нам не зажгут посадочные огни.

– Не ошибусь, глупышка. Морзянкой я даже во сне владею, – ласково напомнила ей Королевна. – Я же радистка, не забыла?

Ормэ, 25.XI.43, Дж. Б.-С.

Гауптштурмфюрер фон Линден утверждает, что никогда не встречал образованного человека, который ругался бы так же грязно, как я. Нет сомнений, с моей стороны было запредельно глупо использовать имя его дочери в грызне, которую мы устроили вчера ночью. Сегодня утром мне должны были вымыть рот карболкой. Не карболовым мылом, как в школе, а чистой карболовой КИСЛОТОЙ – фенолом, тем самым веществом, которым делают смертельные инъекции в концлагере Нацвейлер-Штрутгоф (так говорила Энгель, неиссякаемый источник моей информации о нацистских реалиях). Карболку она разбавила спиртом, действуя в перчатках, потому что смесь выходит ужасно едкая, но ко мне даже не приблизилась: понимала, что я буду сопротивляться и все вокруг забрызгаю этой гадостью. Даже будь у меня руки связаны за спиной (что, разумеется, не соответствует действительности), я бы уж постаралась разлить карболку где только можно. Надеюсь, ситуация рассосется сама собой, если мы достаточно долго не будем ничего предпринимать, и мне кажется, что Энгель стоит на таких же позициях.

Свара началась из-за молодой француженки, от одной мысли о которой сердце рвется на куски. Думаю, кроме нас с ней, других женщин-заключенных тут нет. Эсэсовцы денно и нощно со всевозможным упрямством и целеустремленностью пытали ее целую неделю, а она так же упрямо и целеустремленно отказывалась им отвечать. Прошлой ночью она несколько часов плакала в голос, а в промежутках издавала такие душераздирающие крики боли, что я в прямом смысле рвала на себе волосы (они тут стали ужасно ломкими), не в силах выносить происходящее. И в какой-то момент среди ночи я сломалась – не она, а я.

Я вскочила и тут же начала орать во всю мощь легких (en français pour que la résistante malheureuse puisse me comprendre[44]):

– ЛГИ! Лги им, корова тупая! Скажи хоть что-нибудь! Прекрати строить из себя святую мученицу и начинай ВРАТЬ!

Тут я принялась отчаянно дергать железный пенек, оставшийся от фарфорового навершия дверной ручки (само навершие я в какой-то момент открутила и запустила им в голову Тибо), хотя никакого смысла в этом не было: разумеется, и ручка, и ее фурнитура были чистой воды декорацией, а все засовы и навесные замки находились с другой стороны.

– ВРИ! ВРИ ИМ!

И – ох, я добилась результата, на который вовсе не рассчитывала. Кто-то подошел и отпер дверь так внезапно, что я вылетела наружу. Меня подхватили и держали, пока я, моргая от внезапного яркого света, старалась не смотреть на несчастную пленницу.

В комнате был фон Линден в гражданской одежде, холодный и ровный, как свежезамерзшая гладь пруда. Он сидел в облаке едкого дыма, будто Люцифер собственной персоной (хотя при нем никто не курил; я не знаю, что они там жгли, и знать не хочу). Фон Линден ничего не сказал, только поманил, и меня тут же подтащили ближе и швырнули перед ним на колени.

Он выждал несколько минут, глядя, как я сжалась от страха.

Затем произнес:

– Вы решили дать совет другой узнице? Не уверен, поняла ли она, что вы к ней обращаетесь. Повторите свои слова.

Я мотнула головой, не понимая, что за гнусную игру он затеял на сей раз.

– Подойдите к ней, смотрите ей в лицо и говорите. Только четко, чтобы мы все