Соль Вычегодская. Строгановы - Татьяна Александровна Богданович

– Браковали, батюшка, Данила Иваныч, браковали. А с чего – подлинно не ведаю.

– Ну, ладно, старик, подь, починай варю, где можно. А к полой воде я полиц выпишу. Чинить станем.

– Правильный хозяин, – думал повар, идя в варницы, – даром, что молод. Даст бог, выправит промысел-то. Не пропадать же. Дурни те парни, гадают, как цырени спортятся, так им работать будет нечего. На ямчуг[35] посадят, того лише будет.

Коровки божьи

Только что Данила собрался пойти к Анне Ефимовне рассказать ей про варницы, как к нему в повалушу вкатилась Феония.

– Батюшка, Данила Иваныч, – затарантила она, – подь скорей к государыне Марице Михайловне. Беда. Скорее, батюшка!

– Занемогла, что ль, бабка Марица? – спросил Данила. За матушкой бежи, Феона.

– Ой, чего и молвишь ты, батюшка. – Феония замахала руками. – Сам-от ты подь, Данила Иваныч. Фомушка там криком кричит.

Данила пошел на половину Марицы Михайловны. Только что он открыл дверь из сеней, как услышал голос Фомушки:

– Ай-ай-ай! больно, ой, больно! Коровки божьи, ой, больно Фомушке.

– Данилушка, голубь ты мой, – кинулась к нему Марица Михайловна вся в слезах. – Оборони ты бабку старую и божьего человека, не дай ведьме погубить.

– Какая ведьма, бабинька? Чего с Фомушкой-то?

– Ох, Данилушка, помирает, знать, Фомушка. Вишь, как прибег, так и кричит, заходится.

– Хвороба у его, что ль, какая, аль чего? – спросил Данила.

– Да уж, ведомо, хвороба. А с чего – сам слышишь: коровки, молвит.

– Какие коровки? – спросил Данила.

– Мне-то и самой невдомек было, Феона лишь растолковала.

– Ой-ой-ой! – кричал Фомушка, не переставая, – ой, коровки божьи, не убейте Фомушку.

– Слышь, Данилушка, коровки. Молочка ноне поутру испил Фомушка, – сказала Марица Михайловна.

– Hy? – спросил Данила.

– А на скотном-то дворе та самая Дунька, что златошвейкой-то была.

– Не пойму. Ну, чего ж Дунька?

– Через ее ж Анна-то и там ворожила, – заговорила Марица Михайловна. – Эх, молоденек ты, Данилушка. Не понять тебе. В рубаху тебе та Дунька корень зашивала. Гуляя того она ж вызвала.

– Дунька? – удивился Данила.

– Ну, Дунька, – повторила Марица Михайловна, – да не своей волей. Анна ж научала ее. Ревела в те поры девка.

Примечать тут за ей стали, так она, ведьма-то, на скотный ее перевела, чтоб вольготней ей. Ну, пока Ванюшка был, остерегалась малость. А как отьехал, вот она и велела ей, Дуньке той, знать, на молоко наговорить. Не пей ты, Данилушка, молока нипочем. И не признала бы, кабы не божий человек Фомушка. Ему Иван-юродивый все открывает. Вишь, он про коровок и заговорил. – Погодь, бабка Марица, – сказал Данила, – чтой-то словно в волдырях весь Фомка-то.

– Во-во, Данилушка, немочь-то волдырями прикинулась. Ох, горе мое, заплакала вновь Марица Михайловна. – Фомушка-то утеха вся моя. Божий человек через ехидну страдать должен. Данила подошел ближе к Фомушке.

– Фомка, спросил он, – какие такие коровки тебя убили?

– Ох, батюшка, Данила Иваныч, – подкатилась к нему Феония. – Не тревожь ты божьего человека. Его душенька с богом беседует.

– Подь, Феона, к бабке Марице, – вишь, кличет она тебя, – сказал Данила.

– Феона, Феона! – звала Марица Михайловна, – гляди – лампадка-то потухла. Ох, не к добру то, чует мое сердце.

– Коровки божьи, – причитал Фомушка, – ой-ой-ой, больно Фомушке… Ой, больно, пошто кусали Фомушку!

Данила наклонился и стал разглядывать лицо и голую грудь Фомушки.

– Фомка, да то, може, пчелы тебя искусали?

– Пчелки, коровки божьи, пошто кусали Фомушку? – причитал Фомка.

– Ты что, аль на пасеку забрался, меду полизать хотел? – спросил Данила.

– Медку Фомушке не дали, кусали Фомушку. Убили Фомушку коровки божьи.

– Бабка Марица, – вскричал Данила, – да полно тебе хоронить Фомку. Вели Агашке земли сырой принесть да на волдыри приложи. Какое молоко! На пасеку он забрался, пчелы его искусали. Мы бывало с Орёлкой сколь разов заберемся туда, а пчелы и покусают. Сырой земли – лучше нет.

– Ох, Данилушка, млад ты, сказываю, осторожки в тебе нет. И Ванюшка-то не остерег. Нечисто у нас. Спокаешься опосля, чего веры мне не дал. Кабы не я извела бы вас ведьма.

– Полно, бабка Марица, и с чего ты не взлюбила матушку? – сказал Данила. – Зря ты Феону слухаешь.

Марица Михайловна вдруг рассердилась.

– Молод ты, Данила, бабку учить. Подь отсель, и слухать тебя не хочу. Вишь, какую силу забрала ехидна та. Ну, не я буду, коль не обличу ее. Подь, сказано тебе, не докучай.

Данила пожал плечами. Но вдруг его разобрал смех, так что он скорей выскочил в сени и громко расхохотался.

– Чего ты, Данилка? – спросила Анна Ефимовна, отворяя дверь из своей горницы.

– Да, матушка, Фомку на пасеке коровы искусали, – хохотал Данила.

– Чего мелешь? Какие коровы на пасеке?

– Божьи, слышь.

– Не понять мне.

– Пчелы его покусали, a он кричит – коровки божьи. Да я, матушка, тебе про иное сказать хотел. Цырени-то вовсе проржавели, а полиц нет. Заутро лажу Федьку Зыкова в Вологду посылать – полиц закупить.

– А казны-то отколь возьмешь? – Аль тебе батюшка на полицы оставил? – спросила Анна.

– Казна у батюшки есть. В повети схоронена, сказывал мне батюшка. И ключ у Галки. Тотчас велю Галке отпереть да сот пять рублев и отсчитать.

– Не ладно так, сынок, – может, та казна батюшке надобна, без его не моги казны брать.

– Полно-ка, матушка. Чего казна без пользы лежать будет? Вернем же, сказываю. Батюшка сам рад будет, коли соль выправится.

– А мой тебе сказ, Данила, не трожь казну! – сказала Анна и строго поглядела на Данилу.

– Ты не гневайся, матушка, мне батюшка велел своим изволом дела вершить. Что по дому Я не вступаюсь, а промысел губить не след.

Анна губу закусила с досады. Но спорить она больше не стала. Поглядела только на Данилу и ушла в опочивальню.

Камень

Галка хоть и покряхтел, а ослушаться Данилы не посмел. Иван Максимыч, когда уезжал, наказал и ему и всем приказчикам, что на промысле полный хозяин Данила, а не Анна Ефимовна. Данила на другой же день снарядил Федьку Зыкова в Вологду. Велел ему за месяц обернуться. Привезти полиц тысячу и варничного мастера заморского, коли найдется.

Сам Данила надумал объехать строгановские деревни, поглядеть, как тяглецы землю пашут. Отец последнее время много ездил по деревням. Посулил было и его брать, а потом, когда Лобода приехал, Иван Максимович все с ним вдвоем разъезжал, Данилку не брал. Были у Данилы и дома дела, надобно было мастерские все обойти, поглядеть, как там работа идет, но очень уж хотелось Даниле на лошади поездить и тяглецам показать,