Агдика - Александр Владимирович Быков

– А тебе-то откуда эти истории ведомы? – спросила Кускова.

– Так я же в старые годы привратником служил у купцов Черепановых, которые на эту церковь денег давали, все на моих глазах и случилось.

– И что же случилось?

– Не принесла эта церковь добра ни единому человеку.

– Как же можно так говорить о Божьем доме?

– Судите сами. Начал строительство Степан Черепанов и вскорости помре, продолжил его брат и тоже помре. Завершала их дела жена Василия Черепанова Матрена Ивановна.

– Что, тоже раньше времени помре? – не без интереса спросила Кускова.

– Вы ее знали? – поднял голову Мирон.

– Откуда же, мы в Тотьме недавно, просто ты сказал, что все, кто имел касательство до этой церкви, рано помирали.

– Нет не рано, каждый в свое время, но как-то быстро их Господь прибирал, вот только Матрену Ивановну долго к себе брать не хотел.

– Так она жива?

– Помилуйте, лет десять как отмучилась.

– Ну и слава Богу, коли отмучилась.

– Да не совсем, – Мирон прищурился, как будто приметил что-то важное, – пожертвуйте гривенник сироте, – попросил жалостливо Кускову, – а я вам про Матрену Ивановну расскажу, коли захотите.

Кускова полезла в ридикюль, достала серебряную монетку, протянула нищему, сказала:

– Не так, чтобы очень хочу, но ладно, рассказывай, скуки ради, пока моя названная дочь в храме молится.

– Названная? – оживился Мирон, – а своих-то детей бог не дал?

– Люди злые не дали, но это не твое дело, – рассердилась Кускова, – говори, что хотел.

– Слушаюсь, вы только не серчайте, – услужливо произнес нищий, – Матрена Ивановна померла в совершенной нищете от таких-то богатств. Дом Черепановых сгорел на пожаре со всем скарбом, и она перед смертью скиталась меж двор.

– И всего-то? – изобразила удивление Кускова.

– Нет, это уж в конце было. А в начале, как умерли братья Черепановы, возомнила себя Матрена Ивановна барыней. Завела себе молодого грамотного парня для утех, сделала его приказчиком. А тот, мало ему барыни, обрюхатил еще служанку. Барыня приказала извести плод, а саму служанку продать.

– Разве ж можно продать, если она не крепостная? – приподняла брови Кускова.

– Все можно, служанка была не русская, алеутка, Агдикой звали, по нашему – «куропатка». Веселая, красивая была девка, мне и самому нравилась.

– И что, продали служанку?

– Продали и еще как дорого, тыщу рублев Матрена Ивановна выручила за девку. В Сибирь ее увезли потом. Там, говорят, и сгинула, может брешут. – Мирон снова посмотрел на Кускову, и та заметила в его глазах подозрительный блеск.

– Ну и что дальше было, этот приказчик что, искал служанку?

– Ничуть не бывало, даже не вспомнил, ему должность-то подороже девки будет.

Кускова поморщилась.

– А потом он Матрену Ивановну и разорил, ну не так, чтобы совсем до конца, но деньги, на Сибирских промыслах полученные, все прахом пошли. Она даже сословие поменяла, из купчих в мещанки поступила, сиречь городские обыватели, а сынок ейной Степка к купцам в услужение, да запил горькую и быстро пропал.

– Скучная история, – пожала плечами Кускова.

– А еще ей по ночам стала служанка проданная являться и душить ее. Так прихватит бывало Матрену Ивановну, что та криком кричит. Дворовые прибегут – нет никого. День-два пройдет, и опять по ночам ей Агдика является. Так и мучилась поди лет пять, а потом все прошло.

– Отпустила ее видать служанка, простила! – сказала Кускова.

– Про то нам не ведомо, только вот с тех пор разумом Матрена Ивановна слегка помутилась, заговариваться стала. А уж как она его любила!

– Кого?

– Максима-приказчика, ни в чем ему от Матрены Ивановны отказу не было. А чем отплатил, стыдобушка, бросил престарелую барыню, взял в жены молодую поповну и сам стал служить.

– Он жив? – стараясь выглядеть равнодушной, спросила Кускова.

– А что ему сделается, приход имеет один из лучших в городе, недалече отсюда, на берегу Сухоны Успенская церковь. Ему приход по наследству тесть благословил.

– А разве ж так можно?

– У нас все можно, коли деньги есть. Мощи неизвестно чьи святыми объявлять тоже можно, Господа гневить не боятся. – Мирон поднял глаза к небу, как бы призывая Всевышнего в свидетели.

На крыльце показалась Надюша Каменская.

– Какая прекрасная церковь и батюшка такой добрый, расспросил меня обо всем.

– О чем?

– Ну кто такая, откуда приехала, про вас с Иваном Александровичем спрашивал.

– И ты что, все ему рассказала?

– Да, он же велел говорить все без утайки, как на исповеди.

– Глупая ты, – рассердилась Кускова, – нельзя на пять минут оставить. Про меня что спрашивал?

– Спрашивал, какого вы роду-племени?

– И что отвечала?

– Отвечала, что знаю, что вы дочь купеческая из Устюга Великого, а мать ваша из Индии и потому волос у вас черный и глаза раскосые.

– А про себя что сказала?

– Сказала, что отец мой Федор Каменский был убит индейцами, что моя мать индейского рода, и что Иван Александрович меня пожалел и сделал названной дочерью.

– Про Ивана Александровича выспрашивал?

– Только насчет денег каких-то, но я про то не ведаю, так ему и сказала.

– Пойдем поскорее назад, – приказала воспитаннице Кускова, – Ивану Александровичу ничего не говори, не расстраивай.

– Всего вам хорошего, – крикнул вслед Кусковой нищий Мирон, – ежели, что, так не поминайте лихом!

Екатерина Кускова не ответила, даже голову не повернула, так спешила назад.

В последний путь

Екатерина Прохоровна, что-то мне нехорошо! – Иван Кусков лежал на кровати, увидев жену, приподнялся с постели:

– Друг мой, принеси воды, жажда мучит.

Жена подала мужу колодезной холодянки.

Кусков припал к ковшу, глотнул, отставил посудину в сторону.

– Бумага пришла казенная, плохая бумага.

– Мы в опале?

– Гораздо хуже, мы разорены.

Кусков выразительно посмотрел на жену.

– Я когда уезжал из Тотьмы, проходил по обложению, как городской мещанин. В 1806 году по указу переведен был в купцы с исключением из мещанского звания. Я про тот указ слыхом не слыхивал. В 1806 г. мы едва не погибли от голода, зимуя в Ново-Архангельске.[58] Тогда же мне и чин коммерции советника присвоили. В тот год решено было на юг двигаться, стремиться занять пустые земли в Калифорнии.

– Что же теперь, ведь ты исправно платил подушную подать все эти годы.

– Получается, что не платил, деньги, 400 рублев в Тотьму пришли и были потрачены, на что – не понятно, а в подати не зачислены, поскольку я был в те годы в купеческом состоянии.

– И тебя что, никак не уведомили? – удивленно спросила жена.

– Нет, я бы еще тогда хлопотать начал, ведь купец платит один