Облака на коне - Всеволод Шахов

Трояни скосил глаза на записи – показания с отметок топливных баков плохо воспринимались на слух. Бортмеханик не скрывал, повернул к Трояни бумажку с едва разборчивыми карандашными каракулями.

– Вот ещё что… пока не забыл… Синьор Трояни, баллонет медленно наполняется. Немного газа стравили и оболочка подмятой кажется, – Лебедянский высунул руку в окно, вытянул указательный палец в направлении топорщившейся материи у кормы.

– Да, да, – Трояни закивал, подбирая русские слова, – ошибка в конструкции, воздухозаборники… край… точка… эффект плохой.

– Ну, если вы знаете, тогда… ничего страшного, – Лебедянский махнул рукой, – на ходовые качества вроде не влияет.

– Ещё петля осталась и всё! – Лебедянский провёл пальцем по красной линии на карте. – Снижаемся на высоту двести метров.

Трояни любовался сочной весенней зеленью деревьев и раздумывал. «Ну вот и закончил обещанную работу. Обещание выполнил. Теперь можно и в Италию возвращаться. Вместе с Нобиле работать никакого желания больше нет. А то, что два года контракта ещё осталось… что ж, придётся расторгать. Нобиле… это ж надо так… ещё и слухи нелепые обо мне стал распространять. Хм, надо же, всякую ерунду придумывает, мол, привёз меня, чтобы от голода спасти. Итальянцам говорит, что я – коммунист, а русским – что фашистский шпион. И что я «укусил руку своего благодетеля». Угу, тут ещё посмотреть надо, кто благотворительностью занимается… я арендован русскими при его посредничестве за скромные 250 долларов и 650 рублей в месяц. И, вообще, нелепо от Нобиле слышать про фашиста. Будто не понимает, что эта новая идеология только укрепит наше государство. Разве он сам не распевал над Северным полюсом итальянский гимн, разве не кричал «Италия – превыше всего!». Да ему, как в Древнем Риме, только вручи фашину и он ей с гордостью будет размахивать, отстаивая интересы государства. Да всё его поведение говорит о принадлежности к историческим ликторам – стражникам высших магистратов римского народа…»

Эмоциональные рассуждения Трояни будто передались дирижаблю – усилилось раскачивание кабины

– Мотает иногда… – Лебедянский подавил улыбку, заметив, что Трояни судорожно схватился за поручень.

– Плохо… качать… – Трояни невольно оправдывался.

– Конечно, на больших кораблях гондола жёстко к килю закреплена, а здесь – на канатах… как сопля на проводе…, – бортмеханик высказался более развёрнуто, – Синьор Трояни, наверное, вы на таких крохотных и не летали?

Трояни понимал далеко не все слова, но решил отшутиться, сложил ладонь лодочкой и плавно провёл ей в воздухе:

– Гондола! Плыть!

– Да–да, у вас в Италии гондолы плавают по воде, – Лебедянский рассмеялся, посмотрел на Трояни, ожидая, что тот скажет дальше.

– Венеция… лодка… канал… плыть… – Трояни подбирал русские слова. Ответные кивки Лебедянского и бортмеханика подтверждали, что они понимают, – гондола длина… десять плюс один метр, – слово «одиннадцать», по–русски, Трояни не знал, – ширина метр плюс полметр… шесть человек, – вытянул вверх пятерню правой руки и выставил большой палец левой.

– У нас по–другому… тут, скорее, большой автомобиль… жестянка с приборами и никакой романтики, – бортмеханик подмигнул.

Гондола опять стала раскачиваться. Трояни не отпускал поручни. Молча смотрел в окно. Взгляд зацепился за неживые стволы берёз на кочках. Птицы нервно перелетали с одного ствола на другой, опережая движение дирижабля. Болото…

Дирижабль резко пошёл вниз. Трояни вздрогнул. Лебедянский отреагировал быстро – подскочил к приборной панели и сдвинул до упора рукоятку одного из рычагов. Трояни сообразил – Лебедянский сбросил водяной балласт. Движение вниз замедлилось. Лебедянский рванулся к штурвальному.

– Доверни на десять градусов! – скомандовал, но сам же и положил руки на деревянное колесо штурвала и довернул, – динамически надо поддерживать.

Удостоверившись, что дирижабль повиновался, Трояни посмотрел на высотомер – провал по высоте в пятьдесят метров.

– Над болотистой местностью плотность воздуха меньше, вот и провалились! – Лебедянский громко давал наставления штурвальным, – поэтому внимательнее, не надо расслабляться.

Через полчаса Лебедянский объявил, что сделает круг перед посадкой: по часовой стрелке опишет окружность, начав с северной части Лётного поля.

Трояни успокоился, лишь когда дирижабль поднялся на высоту трёхсот метров

Проплывали над рабочим посёлком Дирижаблестроя. Перпендикулярно полотну железной дороги от платформы Долгопрудная вытянулась улица, вдоль которой по обе стороны располагались бараки. Выровненные торцами, они почему–то были разной длины. Самые длинные Трояни оценил метров в пятьдесят–шестьдесят при ширине метров в десять. Выбеленные стены, ряды поблёскивающих небольших окон, будто у вагонов поезда, чёрные двускатные крыши, вход по центру фасада. Другие бараки, меньшей длины, с входом около торца, были не такие приветливые: щитовые стены из неряшливо сколоченных досок, неровные скаты крыш почти до земли. Трояни насчитал шесть больших бараков и десять поменьше.

Пересекли ещё одну улицу. Показались строения, но не такие вытянутые.

– Что это? – Трояни обратился к Лебедянскому.

– Там столовая, там клуб… пока временный. Новый будут строить из кирпича.., За ним овощехранилище, ледник… – Лебедянский отрывисто переставлял указательный палец перед стеклом.

Дорогу, связывающую посёлок с Москвой, Трояни распознал легко – она пересекала рельсы, одним концом связывалась с Дмитровским шоссе, другим упиралась в деревянный эллинг.

Дирижабль уходил правее. Слева компактно расположились несколько десятков двухэтажных деревянных домов, похожих на большие избы. Лебедянский заметил куда смотрит Трояни, пояснил:

– Это дома для иностранцев и начальников. По несколько комнат в квартире.... четыре квартиры в доме… А для нас вон там строят… пятиэтажный.

Курс дирижабля по дуге позволил Трояни осмотреть пожарное дело, которое он узнал по смотровой вышке и огромной бочке с водой.

Пересекли по воздуху проходную Верфи. Какой–то человек, запрокинув голову, смотрел на дирижабль.

Проплыли над одноэтажным, более сотни метров в длину, баллонным цехом, над несколькими бараками, временно оборудованных под механические мастерские, над сараем, где располагалась моторная группа, над краснокирпичным административным зданием, над площадью с большими часами на высоком столбе.

Между собой строения связывались тропинками, будто натянутыми нитями. Весенняя распутица размесила почву – спасали проложенные в самых размокших местах деревянные тротуары. Казалось, что шедшие по ним люди приплясывали на пружинящих досках.

Позади остался и деревянный эллинг.

– Наконец–то, бетонную полосу от эллинга к стартовой площадке проложили, – Лебедянский успевал следить и за высотомером, и коситься в окно, – теперь к нашей «пилотской» не по грязи ходить.

На вопросительный взгляд Трояни, Лебедянский ответил:

– Вон то строение… с «голубятней», мы «пилотской» называем. Там у нас, и комната для занятий пилотов, и стенды с приборами… для обучения, и склады навигационного оборудования и, вообще, всё, что связано с пилотированием.

Трояни посмотрел на деревянную одноэтажную постройку, метров двадцать в длину, шириной метров пять, окрашенную в буро–рыжий цвет. В центре строения, над крышей, высилась прямоугольная башенка, высотой пару метров с