Агдика - Александр Владимирович Быков
– У моего отца было три жены, моя мать и еще две женщины.
– Тоен – это вождь?
– Да, мой отец был важный тоен, я Максиму говорила о нем.
– Не перебивайте, – недовольно сказал Титов, – читаю дальше:
«Жительство имеют в земляных юртах, входят в них верхом, живут человека по два и по три, а одна юрта имеется большая, в которой живет их тоен со своими свойственниками. Тоены же имеют в холопстве у себя жен и детей своих умерших родичей, и они называют оного тоена отцом».
– У отца были такие родичи, только они не холопы, а свои, тоен же берет их к себе, кормит, они должны его почитать, как отца, слушаться, – дополнила Агдика.
– Вот, очень интересно, – воскликнул Максим:
«А когда, быв на промыслах, благополучно возвратятся, то все в оную большую юрту сбираются, и, собравшись, веселятся, бьют в бубны и поют песни, а жены и дочери их пляшут, обходя по той юрте в круг. И бывает такая пляска с вечера до полуночи».
– Сможешь нам так станцевать? – спросил Агдику Ванька Кусков.
– Сначала достань мне парку и бубен, – кокетливо ответила девушка.
– Что такое парка?
– Одежда наша, вроде ваших шуб из меха, только для пляски надо парку особную с вышитыми полосками и с бахромой, чтобы, как руки взденешь вверх, было бы, как птица крылами машет.
– Мешаете мне читать, – сердито буркнул Максим, – помолчите, а то не буду дальше, а там много чего занятного.
– Хорошо, – сказал Ванька Кусков, – будем молчать, – и зачем-то подвинулся поближе к Агдике.
«В домах у них имеются одни деревянные небольшие туески, из чего пьют воду, а для поклажи мяса – плетеные из трав мешки. И более никаких посуд не имеется».
Титов перелистнул страницу и продолжил:
«Пропитание имеют зверьми морскими: сивучами, нерпами и бобрами, что добыть смогут, так же и рыбою красной, не варя, сыростию, а иногда на спицах поджаривают».
– Отчего же не варите рыбу? – не утерпел Кусков.
– Мало дров, однако, а рыбу можно есть или сушенину, или сырую.
– Ну тут дальше про рыбалку, это пропустим, – сказал Максим, – рыбалка у них такая же, как и у нас, ловят рыбу, палтус и терпуг, на удочку.
– А про охоту есть там? – нетерпеливо спросил Ванька.
– Есть и про охоту: про песцов голубых, бобров и прочих зверей. А вот еще интересное:
«А веру какую имеют ли, приметить не могли, шаманства никакого не видели. Примечено, что когда их тоен за какую вину на родников озлобится, то меж собой не говорят несколько времени, а наказания, как видно, не бывает. А кроме того меж собой оные народы ласковы».
– Неужели никакой веры у вас нет? – спросил Агдику Ванька Кусков.
– Отчего же, есть вера, духи предков помогают на охоте, и мы в их честь пляшем. У меня дома были знаки на одежде, сиречь оберег по-вашему, и шаманы у нас есть, только часто тоен и бывает шаманом.
– Вот еще интересное написано, – перебил девушку Максим Титов:
«В летнее время дома и покою себе не знают, ходят для промыслов по всему острову, а когда не могут ничего изловить, питаются ракушками».
Максим пробежал взглядом рукопись, сказал, обращаясь в Агдике:
– Вот тут про ваши одежды, хочешь узнать, что пишут?
Та кивнула головой. Максим не торопясь снова начал читать. Агдика смотрела на него и вдруг подумала: наверное, она смогла бы полюбить такого парня.
«Платье имеют и носят парки из кишок сивучевых да из птичьих кож. А когда в зимнее время очень студено покажется, то сверх того птичьего платья одеваются плетенными из травы одеялами».
– Неправда это, парки делают из шкур звериных, они теплые. А поверх них надевают камлейку[47] из кишок, чтобы не пачкать одежду.
– Понятно, – сказал Ванька Кусков, – это типа кожаного запона[48] на строительстве, чтобы грязь не приставала.
– Летом – да, носят легкие одежды из кишок и перьев, тоже камлейки, – продолжила Агдика, – мы же в море каждый день, надо, чтобы не промокало.
– Слушайте, как интересно, – сказал Максим:
«Оные же народы весьма любят и лакомы к провианту, а так же к российскому всякому платью, которое из нашей компании в подарки давано было. А провианта за неимением оного в довольстве, что сами едим, то и алеутцам уделяем, не минуя никого, почему в особливое дружество себя и за свойство представляют».
– Мы вообще люди миролюбивые, не как чукчи или ходи, – сказала Агдика, – у нас любой чужеземец – гость званый, и ему все лучшее полагается. Потому-то мой отец и отдал младшую жену Степану Черепанову на время промысла и зимовки. А потом, когда уехали касакас, я родилась.
– Так ты что, наполовину русская? – удивился Ванька.
Максим, который уже знал эту историю, молчал.
– Я и сама не знаю. Наверное, я мало похожа на сестер, они все круглолицые, и глаза, как щелочки, а у меня лицо долгое, и глаза, хоть и косые, но, если по-нашему, так очень большими кажутся.
– Не косые, а раскосые, – поправил Ванька Кусков, – очень даже красивые глаза.
Агдика отодвинулась от него.
– Врешь, поди, лукавишь?
– Ей-богу, – перекрестился Кусков, – вся правда.
– Ладно вам, дочитываю, уже немного осталось, – сказал Максим Титов, – наберитесь терпенья.
«На большом острову, называемом Аттаку, песцы голубые умножились, потому что в прошлом 1750 году отпущены на оном острову, где через немногие годы размножились до тысячи, и ныне промышленниками улавливаются, а до того завезения песцов на острову не бывало».
– Не знала, – удивилась Агдика, – я думала, голубой песец был всегда.
– Ну, далее там немного про охоту и «сказка» вся, про людей более нет ничего, – сказал Максим и убрал бумаги в стол.
– Я, как подрасту, обязательно на острова махну и дальше, до самого края земли.
– Там дальше Америка будет, – ответил Титов, – в Америке другие народы живут, индейские, там владения испанской короны и англичан.
– А есть ли еще ничьи земли в тех краях? – спросил любознательный Ванька.
– Кто же их знает, может, они еще не открыты!
– Я поеду и обязательно открою эти земли, чтобы сделать их частью Российской имперской короны, – гордо заявил Кусков. – Ты поедешь со мной? – спросил, обращаясь к Агдике.
– Я бы поехала, – улыбнулась девушка, – да только кто меня отпустит, я же почти холопка у госпожи Черепановой, хоть и свойственница ей.
– Я буду просить за тебя выкуп, займу у купцов денег, отдам барыне, и пусть
