Лист лавровый в пищу не употребляется… - Галина Калинкина

Липу подмывало монисто показать чудикам, но Филипп просил молчать о подарке и о том, что хочет увезти её. Липа терпела и умалчивала. Светилась тайной радостью и спрашивала у Виты, что такое ясырь. Вита улыбалась и поясняла, ну, что-то вроде невольницы. Липа задумывалась и снова терпела пытку молчанием.

На Светлой седмице Гора почти каждый день заглядывал к Лантратовым. И пока Липа возилась со стряпнёй, накрывала на стол, вдохновенно рассказывал о станице Чершавской. Липа суетилась между плитой, печью, столом, ларями, буфетом и успевала задавать вопросы. Гора восхищённо следил за умелыми, спорыми движениями девушки и обстоятельно отвечал. Ему нравилась хозяйственность Липы, бойкий характер и глаза почти чёрные, как у сестрёнки Вуленьки. Обоим приятно говорить о станице; беседы о предметах тамошней жизни стали их утайкой, скрепляющим и волнительным сговором, будто оба делали что-то неодобренное окружающими, но такое притягательное, от чего не хватало сил отказаться. И если кто-то заставал их вдвоём, оба, не сговариваясь, переходили на сущую чепуху, отвечали невпопад, не поддерживая нового разговора, от чего собеседник ощущал себя лишним и спешно ретировался. Двое же компаньонов с облегчением возвращались к рассуждениям, будто не прерываясь прежде.

– Река у вас, значит, Чершавка?

– Нет. Река у нас Сал и Дон чуть в стороне.

– Сал? Что за чудное названье.

– Так на верховье она Джурак-Сал зовётся, а у нас внизу просто Сал.

– А станица чего ж так прозывается?

– Так по урочищу Чершава.

– И зверьё у вас какое водится?

– Зверья и птиц у нас видимо-невидимо. И барсуки, и куницы, и выхухоль есть.

– Чего такое? Смешное…

– Выхухоль. Хохуля. Вроде крота, только больше.

– Ну пускай будет. И что же, птицы есть?

– Да я тебе столько птицы подстрелю! И дрофу, и казарку, и квакву.

– Лягушку что ли?

– Нет, что ты. Навроде цапли такая.

– А в речке-то у вас купаться можно?

– Хошь, в Сал ныряй, хошь, в Старый Дон. У нас и пески, и камни есть. Даже горы имеются.

– Ну уж и горы!

– Меловые утёсы. Кудеярова гора.

– Кудеярова?!

– Да. Ну то не близко, ехать надо. Места красивые…

– У вас, послушать, так всё красивое. Синё, синё…

– А так и есть. Синё.

– И девушки у вас красивые?

– Красивые.

– Ну так что же тут обретаешься? Не едешь в свою Чершавскую?

– Так в Верее тоже девушки-раскрасавицы.

– Ага, углядел, значит.

– Углядел.

Липа два гранёных стакана достала. После передумала, вынула из буфета две пары праздничные, тонкого фарфора.

– Ну что там у вас ещё?

– Семь хуторов по округе. Все в юрт Чершавской входят. У каждого свой надел земли. Скопом перевалит тысяч за десять десятин, а то и поболе. А в станице самой и церковная школа, и приходское училище.

– И церква есть?

– А как же.

– Нашей, крепкой веры?

– У нас весь юрт старого обряда придерживается.

– А больничка имеется?

– И амбулатория, и потребительское общество, и кредитное товарищество. У нас одних дворов за полтыщи будет.

– Это сколько же народу в селе?

Липа по-взрослому поддерживала беседу. Привычно собралась чай пить из блюдца. Но вспомнила советы Виты и стала дуть на ложечку, осторожно вычерпывая кипяток из фарфоровой чашки.

– Народу, должно, около пяти тысяч. Вторую школу открыть хотели и окружную больницу, но тут революция. И встала стройка. Зато электростанция неподалёку. Первая в губернии. Я там одно время подвизался. Там и похвальный лист получил, и рекомендацию хорошую.

– А чего ж уехал?

– О, то история, похожая на многие – не жилось спокойно, характер зубастый.

– В трактире подрался?

– Да почему в трактире? У нас в станице четыре кабака. Но пьянство среди казаков не уважается.

– А телеграф есть? Или станция телефонная?

– Почтовая станция есть.

– Нет, почтовая не пойдёт.

– Почто так?

– Да вот хотят определить меня в телефонистки.

– Хорошее дело.

– Сама решу, без уговоров. А базар у вас имеется? Или ярманка?

Липа замерла. Какое село без базара.

– Две ярмарки в наших краях. Сорокомученическая и Девятопятницкая. Только, сама посуди, нынче почти заглохла торговля. Разве обмен остался. Барахолка.

– А чем торговали?

– Всем. Бывало, от соли до леса. И скот, и рыбу, и дёготь. И скобянкой, и по мелочи: коробейным товаром. Овец у нас много, отары до тыщи голов доходят. А лошадей в станице тысячи полторы будет. Казачьи кони, строевые.

– Богато живёте.

– Не жаловались до недавних времён. И маслобойня своя, и две мельницы.

– А дома там какие?

– Вот какие возле реки, хоть и на высоком берегу, а стоят на подставцах. А в нашей округе дом прямо на землю ставят. Четыре комнаты у нас. И кухня летняя в две комнаты на курене.

Липу раззадоривало спросить, большая ли семья в том доме. Но Филипп и сам начал рассказ об отъезде из станицы. И ложка отложена в сторону. И чай остывал. Затихло звяканье посуды. И, прекратив хлопотать и угощать, Липа – вся внимание, уставилась на Гору, ещё на первых словах его скользя взглядом по ладной, подтянутой фигуре, по мощным плечам и буйной шевелюре на бок. Глаза предательски попались. Смутилась. А подчинившись мягкому уверенному говору, вовлекалась в свет его обычно весёлых карих глаз, так близко, кротко сейчас взглянувших и тут же будто затуманившихся пеленой горькой памяти.

– Краснота с восемнадцатого года на Дон заползла. Большевики много станиц прибрали. Кажный день вестовые дурные вести свозили. Ходили невероятные слухи. Будто и Нехаевская под Советами, и Нижнеачинская, и Кобылянская, и Сиротинская, и Григорьевская. А наш юрт всё держался. Где тихо переходили, где с кровью. В Нижнеачинской восстание поднялось, да всё равно не выстояли станичники. Войска с города нагнали, а другие станицы не поднялись в помощь. И у нас сход решил не вмешиваться. Вот дрожь за барахло в куренях и сгубила дело. Тогда ж никто не знал, как обернётся, что Дон весь кровью полит будет и красным сделается. Если вернуть восемнадцатый год, думаю, вышли бы. Но то теперь, когда на комиссаров нагляделись. Нижнеачинская четыре раза из рук в руки переходила и всё ж таки советская власть в ней установилась. Вот оттуда стали к нашему атаману гонцов засылать, не нравилось Советам, что Чершавский юрт особняком стоит. Ревком ихний к нам парламентёров пригонял трижды. На последний раз ультиматум выставили от окружного комиссара. Или к празднику Казанской сами местный ревком выбираете, или они с войском придут и атамана заарестуют. А коли ослушаетесь, ждите в гости карательный отряд. Ну станичники на сходке головы ломали. Откупиться не выйдет, как с царскими приставами выходило. Тут дело откупом