Лист лавровый в пищу не употребляется… - Галина Калинкина

имевшая выгодой искоренение чужеземного влияния на исконных территориях. Восставшие учредили «общество справедливости» со сжатым кулаком на знамени. Из-за большого кулака повстанцев-ихэтуаней стали называть «боксёрами». Восстание распространилось на несколько городов и уездов. Всюду шли нападения на белых кожей, на европейцев. Появились случаи разрушения христианских часовен, станций «железки», телеграфных узлов, дорожного полотна, лагерей стражников, охранявших дорогу. В Харбин успели прибыть несколько составов с дальних постов. Перевезли наиболее ценное, что сообразили погрузить. Из самого Харбина отправили состав с женщинами и детьми в Хабаровск. Мужчины из рабочих дороги, смотрители, стражники, офицеры, солдаты, нижние чины и казаки остались в городе. Сформировали добровольческие дружины, ведь регулярные войска в городе не расквартировывались. Месяц нас осаждали. Месяц мы находились в блокаде и не имели внешней связи. Но во второй половине июля морем к нам подошло подкрепление. Осада Харбина пала, праздник, салюты, шутихи и счастье. И только тогда стали приходить известья: китайский управляющий дорогой распилен деревянными пилами на части, прилюдно на главной площади Пекина; в посаде Пограничный в храме Николая Мирликийского заживо сожжены двести двадцать два христианина, причём, как русские, так и китайцы. И такое отовсюду, так как восстание «боксёров» охватило всю империю. Вот тебе и «общество справедливости». Более всего я, безусловно, волновался о своих мукденских. И волнение моё оказалось не напрасным.

Как сложилось в Мукдене, мне рассказывал потом Югович. Главный инженер сам тоже не очевидец мукденской казни и попал в переделку с кучкой колонистов в пятидесяти километрах от нашего лагеря, но вырвался. А наши мукденские, отправив женщин и детей с проходящим составом на Харбин, стали защищать пятую станцию, где и напал на них отряд ихэтуаней. Командование на себя принял некий поручик, недавно прибывший в расположение мукденского лагеря. Виктор вступил с ним в спор, каждый давал свой план осады, защиты пятой станции. Виктор предлагал не выдвигаться вперёд, отходить к Мукдену, но поручик обвинил его в трусости и повёл подразделение, их насчитывалось восемнадцать человек, в наступление, чтобы отбить станцию. Шли мимо водочной ханшинной фермы, потом опиумным полем и гаолянными посадками вышли к пятой. А там, на подходе, оказалась засада. И отступные пути перерезаны. Пошли вдоль полотна, ввязли в болото, с трудом выбрались, перепачкались, перемокли. К Мукдену вернуться не получилось. Их гнали в другую сторону. Так подразделение дошло почти до Ляояня. Истомились. Напоролись на засеку. Поручик решил принять бой. Его первым взяли в плен, потом ещё нескольких. Виктор встал на место поручика и принял командование на себя. Но ихэтуани превосходили лучшим ориентированием на местности, приёмами боя в подступивших сумерках, да и количеством. На наших девятерых оставшихся шло не менее полусотни. Двое выживших и вернувшихся под утро в лагерь Мукдена рассказали о поражении. Их спасла темнота. А следующим рассветом у мукденского лагеря обнаружилась отрубленная голова Виктора Верховского. Её подвесили на иву напротив часовни. Из щёк выворотили куски мяса. Изуверы таким образом заживляют собственные раны, прикладывая к ним куски чужой живой ткани. Тело его «боксёры» так и не выдали. Ну, остальное Вы уже знаете. Вероятнее всего, инженер Верховской так и остался бы похоронен в чужой земле, если бы не имел безрассудной и шальной сестры, вернувшей его по той же дороге, что он строил. По сути, он и остался там. Лишь голова…

– Голова его покоится на Пятницком кладбище. Как я уже говорил, неподалёку отсюда, но, вероятно, даже на кладбище Вам опасно появляться.

– Я не уеду, не навестив их.

– Как же всё-таки Вы упустили её?

– Мы ездили в Мукден, где возле православной часовни начальник участка захоронил голову. Я показывал сестре могилу брата. Потом мы хлопотали об эксгумации. Долго дело не выходило. Следом предстояло решать, как транспортировать наш груз в Харбин. Вернее, не как, а в чём. Где хранить его до устранения всех формальностей и отъезда из Харбина? Каждый решённый вопрос открывал множество следующих подступающих затруднений. Зачастую мы видели разные пути решения. Но в спорах верх брала Лилия. Поступали сообразно её видению, вследствие чего изрядно теряли во времени. Как выяснилось, задержавшись в Харбине из-за разрыва, отозвав прошение об отставке, я потерял и саму Лилию.

– Так как же поступим с Толиком?

– Прошу Вашего согласия на разговор с ним.

– Вы говорили, как мне передают.

– Я оказался ошеломлён увиденным. Фарфоровая кукла с младенцем в капюшоне – мой подарок Лиленьке, когда она объявила, что носит под сердцем моего ребёнка. Я не мог спутать. Выбирал куколку в самом дорогом магазине Харбина. Поразило явное указание на Лиленьку, след к ней. И то, что не впервые поражает в последнее время: близость ответа. Ты ищешь где-то далеко, а искомое под рукою. Непостижимо. В волнении я бросился к Толику и сразу сказал, что я его отец, потому что в секунды я увидел Лилечкин разрез глаз, мой взгляд, мои детские рыжие вихры. Но если бы не безделушка, я не открыл бы в ребёнке своего сына. Ничего не подсказывало сердце, да я и не присматривался, даже гнал от себя мысль, что таким сейчас мог быть и мой ребёнок.

– Конечно, мальчик должен видеть глаза своего отца. И коли так вышло, Вы открылись ему до моего прихода, пусть так и будет. Вероятно, так и должно случиться. Но у меня есть веский довод в пользу того, что ребёнок Лилией поручен мне.

– Не может быть! Она знала, не могла не знать, что я стану искать единственного сына.

– Но найдёте ли, она не могла знать. И даже если полагалась на Вашу порядочность и основательность и предполагала, найдёте, всё же она поручила его мне.

Борис впервые за время разговора пошевелился; не видя глаз Романа Антоновича, откинувшегося на спинку кресла, подался вперёд. Перминов тоже пододвинулся; зелёный свет полностью высветил его фигуру. Теперь их лица оказались на расстоянии двух ладоней.

– Ребёнка впервые я увидал у гроба матери. На мальчике не обнаружилось креста. Я поинтересовался у женщины, державшей его за руку, почто так. Старушка сказала, что сына своего жиличка не крестила.

– Что Вы в том видите? Всё та же экстравагантность, протест.

– Сколько Вы знали Лилию?

– Менее года. Точнее, одиннадцать месяцев.

– Мы знались с ней несколько лет. Лилия Верховская была по рождению крещёна в старой вере. И крестить собственного ребёнка для неё так же непреложно, как разумному человеку держать тело в чистоте. Чистота душевная важнее чистоты телесной.

– Вы не убедили меня.

– Крестить ребенка возможно и в Харбине, прежде выезда с ним в Россию. Так?

– Так.

– В России необходимо