Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин
— Сделаю, — пообещал я и поинтересовался: — А что там могут построить?
— Да что угодно, даже инсулу! — огорченно молвил Факунд Новий. — Кто больше заплатит эдилам, тот и будет решать, что возвести на этом участке.
— Разве цена на участок не установлена⁈ — удивился я, потому что в черте Рима земельные участки продаются по фиксированной цене, которую определяет магистрат.
— Конечно, установлена. Всего шестьсот тысяч сестерциев, но для строительства в том месте здания не для нужд города надо получить отдельное разрешение, за которое придется доплатить эдилам, — объяснил он. — Сейчас лето, все богачи уехали на виллы. Так что придется ждать до осени.
— А сколько они берут за свое согласие? — спросил я.
— Зависит от размера и места участка. На окраине хватит по тысяче каждому, а за этот могут и по десять потребовать, — ответил он
— Не так уж и много, — сделал я вывод и предложил: — Не хочешь съездить со мной в Рим, потолковать с ними? Меня они не знают, побоятся брать взятки.
— Не смеши меня! Они ничего не боятся, даже кары богов! — заявил Факунд Новий и, как положено клиенту, добавил: — Но если тебе нужна поддержка, конечно, съезжу.
Мы отправились в Рим на лодке, потому что мой попутчик ездить верхом, конечно, умел, но честно признался, что хватит его самое большее на час, а если скакать быстро, то и меньше. Против течения плавсредство добиралось до столицы за пять-семь часов в зависимости от погоды: в жару медленнее, в холода быстрее.
Переночевав в моем домусе, утром отправились в домус эдила Векентия Глосия, который в этом году отвечал за строительство в городе. Поймали его на выходе. Это был плотный мужчина с кривыми ногами, как у кочевника. Погоняло у него Скиф. Для римлян все кочевники — скифы, но парфян — потомков сарматов — считали оседлым народом. На лице трехдневная щетина. Это на один день больше, чем требуют приличия. Летом можно расслабиться.
Переговорили с ним на ходу. Факунд Новий был прав. Эквит не боялся никого и ничего, сразу заявив, что участок мне продадут только после того, как отдам лично ему пятьдесят тысяч сестерциев, которые он сам поделит по-божески с коллегами.
— Что собираешься там построить? — всего лишь поинтересовался он.
— Инсулу для богачей, — ответил я.
На самом деле для среднего класса, верхней его части, у которой пока не хватает денег на собственный домус и не хочется жить рядом с голытьбой. Как я заметил, этот сегмент рынка не освоен. Есть жилье для богатых, есть для бедных, а для среднего класса только первые этажи инсул, населенных толпами голодранцев.
— А кто из богачей захочет жить в ней⁈ — искренне удивился эквит.
— У людей бывают такие странные запросы, — сказал я.
— Это точно! — сразу согласился он. — Каких только долбанутых я не встречаю каждый день!
— Могу принести вексель на контору ростовщика Квинта Амбросия, а если пройдешься с нами к нему, получишь наличными, — предложил я.
— Пожалуй, пройдусь. Вроде пока не жарко, — согласился Векентий Глосия.
За пятьдесят тысяч и в жару не грешно прогуляться.
Видимо, с ростовщиком он пересекался не один раз, потому что поприветствовали друг друга, как старые знакомые. Впрочем, мы все трое были знакомы с ним давно и хорошо. Я отдал Квинту Амбросию вексель на миллион сестерциев и получил два: на шестьсот тысяч для оплаты участка и триста пятьдесят тысяч плюс проценты на остаток на счете. Третий на пятьдесят тысяч достался эквиту, который торопливо заковылял на кривых ногах к муниципалитету, боясь, наверное, что я передумаю, отменю такую выгодную для него сделку.
Через пару часов, которые мы с Факундом Новием провели в забегаловке по соседству, у меня на руках был документ муниципалитета города Рим, в котором указывалось, что я приобрел за шестьсот тысяч сестерциев участок земли возле Большой дороги за Септой Юлия площадью один гередий (два югера или чуть больше пяти тысяч квадратных метров), на котором могу построить инсулу. Принес его лично эквит Векентий Глосия и выпил с нами кислого белого вина, пожелав, чтобы у меня все получилось.
Вместе с нами он прошелся на участок, показал на месте границы его, уведомил:
— Если до января залезете немного дальше, я закрою глаза, но со следующего года на эту должность изберут другого, придется договариваться с ним. Так что поспешите, — и умотал, раскачиваясь на кривых ногах, как пьяный боцман.
Мы с Факундом Новием осмотрели окружающие участок строения и пришли к выводу, что вход надо делать не в одной из коротких сторон, как сейчас принято, а в длинной, причем не посередине, а ближе к северному концу, напротив прохода между Септой Юлия и Портиком аргонавтов или, как его называют чаще, Портиком Агриппы.
— Шесть этажей? — задал вопрос мой спутник-клиент, который будет архитектором проекта.
— Четыре, — ответил я. — Состоятельные люди не захотят подниматься по лестницам так высоко.
— За право говорить, что живут возле Септы Юлии и Пантеона, полезут и выше, — возразил он.
— Тогда пять, — решил я.
Вернувшись в латифундию, мы за три дня накидали чертежи проекта, рассчитали, сколько и каких потребуется строительных материалов, количество рабочих и денег. Я думал уложиться в один год и четыре миллиона сестерциев, но Факунд Новий сразу предупредил, что будет хорошо, если не вылезем за полтора года и пять миллионов. Что ж, если не хватит денег, возьму кредит у Квинта Амбросия. Под недостроенную инсулу в таком месте любой ростовщик даст пару миллионов сестерциев, не задумываясь и под разумный процент.
Глава 68
До зимы я мотался в Рим раз в полторы-две недели, потому что постоянно приходилось решать денежные вопросы, а с наступлением холодов приходил на стройку почти каждый день. Учился новой профессии. Это притом, что теоретически знаю намного больше своих учителей. Главными проблемами были неистребимое желание поставщиков кинуть, подсунуть более дешевое или бракованное и тотальное воровство. Тащили все и всё. У меня появилось
