Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин
В Рим въехали через Фламиниевы ворота. Они сейчас намного скромнее, абсолютно не похожи на те, которые мне, туристу, показывали в двухтысячном году. Дурят нашего брата. Многочисленная охрана заметила нас издали, расчистила проход и поприветствовала восторженно. Здесь уже знали о блистательных победах легата Августа пропретора Тиберия Клавдия Нерона над веннонетами. На улицах прохожие расступались и тоже орали добрые пожелания. Получилось что-то вроде малюсенького триумфа.
Возле Палатина я попрощался с попутчиками, свернул в свой переулок. Раб, открывший ворота и убедившийся, что это именно я, а не какой-то самозванец, имитирующий мой голос, заорал, что вернулся господин, встречайте. Домус был полон баб — клиенток Флавии. Это римский вариант эмансипации: жена зарабатывает не меньше подачек, чем муж. Они все дружно и восхищенно ахнули, увидев вернувшегося из похода воина, грязного и вонявшего лошадью. У Флавии случилась очередная минута славы. Она с неприсущей ранее театральностью повисла на моей шее и всплакнула. Клиентки тут же разбежались по своим норам в инсулах, чтобы подробнейше рассказать об этом эпизоде всем, кто подвернется под руку. Это же так эмоционально и красиво: жена встречает мужа-победителя! К тому же, я сообщил, что прибыл в свите Тиберия Клавдия Нерона, под командованием которого доблестно побеждал горцев. О том, что легат Августа пропретор не покидал пределы каструма в Комуме и видел только пленных веннонетов, никому даже в голову не приходило. Зато все сделали вывод, что вхожу в круг клиентов пасынка императора, который, ходят слухи, займет его место. Значит, с Флавией Октавией надо и дальше дружить.
Заодно поведают о трофейном шлеме центуриона, который я привез домой на память о ратных подвигах. Красивый трофей. Кому принадлежал, выяснить не удалось. Обычно владельцы выцарапывают свое имя где-нибудь внутри, но этот не пожелал. Видимо, поэтому шлем обиделся и поменял хозяина. Такую версию мне высказали соседи по каструму. Они искренне верят в это. Даже подумал, не выцарапать ли мне имя на своем шлеме из будущего? Не стал потому, что не решил, какое именно.
Ночью, позанимавшись любовью от души, как в первый раз, Флавия приступила к выяснению самого важного для нее вопроса.
— Ты завел хорошие отношения с Тиберием? — спросила она таким тоном, словно, если отвечу отрицательно, буду тут же изгнан с ложа и из домуса.
— В ближний круг протиснуться не получилось, там и без меня тесно, но оба брата высокого мнения обо мне, как о военном командире, — скромно ответил я.
Жена вздохнула облегченно. Предполагаю, что ожидала худший вариант, поэтому при гостях и не спрашивала. По ее мнению, такого неумелого придворного, как я, трудно найти во всем Риме. Она бы на моем месте…
— Утром отправлюсь с докладом к Августу Цезарю, — сообщил я, понадеявшись, что уж этой-то информации она обрадуется.
— А почему не сегодня⁈ Ты заставил его ждать! — возмутилась она.
— Потому что затерялся бы на фоне его пасынков, а утром буду разговаривать с ним с глазу на глаз, — придумал я в оправдание.
— Тоже верно, — согласилась она и поцеловала меня в лоб, как нашего сына, когда тот, по мнению мамы, сделает что-то правильно.
Насчет разговора с глазу на глаз я ошибся. Присутствовал еще и Гай Цильний Меценат, который, как доложила мне во время завтрака Флавия, за время моего отсутствия развелся с женой Теренцией, которая теперь любовница императора, издавшего недавно всего лишь пару законов для восстановления нравственности в Риме. Оба были в хорошем настроении. Правда, мне показалось, что гость не очень искренен. Человек, имя которого войдет в историю, станет нарицательным, оказался угодливой размазней. Хотя в его случае так и должно быть, наверное. Надо быть бесхребетным мазохистом, чтобы постоянно раздавать другим свое имущество, не являясь сказочно богатым и не получая взамен ничего, кроме пустых слов, или просветленным, который понял что-то очень важное, что мне, жлобу, пока недоступно.
Я шляюсь по эпохам явно не для того, чтобы помогать знаменитостям, от которых останутся только имена и отрывки произведений, потому что знаю, что талантливый человек должен быть голодным. Ничто так не развивает интеллект, как беспросветная нищета. Может быть, в моих странствиях вообще нет никакой цели, кроме них самих, или все-таки есть, но узнать не имею права, иначе запорю. Мое «прогрессорство» забывается чуть ли не сразу после моего убытия. Думал, что, когда вернусь в свою эпоху и опишу увиденное во время странствий, то это пригодится ученым, но убедился, что никто не отнесется всерьез, сочтут развлекательной литературой для мечтательных подростков любого возраста. Есть льстящее предположение, что я помогаю случиться тому, что должно, корректирую ход истории в нужную сторону, и есть более трезвое, что должен оставить в разных странах и эпохах потомство с иммунитетом на многие болезни и обеспечить его материально, чтобы не стало талантливым.
Октавиан Август отпил из серебряной чаши белого сладкого вина из моего винного погреба, закусил оранжевой сочной кисловатой долькой апельсина из моего сада, принесенными в подарок, восхищенно ахнул и произнес:
— Ты не перестаешь меня удивлять! Твое вино с этими диковинными фруктами — это что-то неописуемое!
— Божественное, под стать тебе! — изящно лизнул Гай Цильний Меценат.
— И вчера вечером оба мои пасынка похвалили тебя, — рассказал Октавиан Август. — До этого был всего один человек, если не считать их мать, о котором оба отзывались так же хорошо.
— О Марке Випсании Агриппе? — предположил я.
— Точно! — удивленно воскликнул император. — Кто тебе рассказал?
— Сам догадался. Децим выполняет ту же роль при старшем брате, что Агриппа при тебе, поэтому служит ему образцом, — проинформировал я.
— Даже так⁈ — еще больше поразился он и произнес шутливо: — Не думал, что мне будут подражать!
— Это жизненная необходимость. Человек не может быть сильным во всем, поэтому находит соратника, который прикроет его там, где он слаб, — своими словами изложил я теорию дуальных пар. — Тиберий решает социальные проблемы, Децим — военные.
— Как мне доложили, военные решил ты, а не он, — сказал Октавиан Август.
— Всего лишь показал ему, как надо их делать. Дальше Децим Клавдий Друз будет справляться сам, — уточнил я.
— Еще он сказал, что я сильно недоплачиваю тебе. Не напомнишь, какое жалованье тебе плачу? — хитро улыбнувшись, задал вопрос император.
—
