Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт
Я теперь поняла, что можно получить и сексуальный, и духовный кайф, если много трудиться и мало есть. Я не сплю и думаю, каким блаженством стал бы хороший долгий трах. Вру. Я не сплю, как и все остальные, и представляю, что Овен выбрал меня, чтобы, так сказать, нарушить свой пост, что он взошел ко мне в чулан-кровать и стоит, нежно улыбаясь, со вздымающимся членом, а у меня внутри все клокочет от желания, чтобы он прикоснулся ко мне, мое несчастное проклятое влагалище хватает пустоту (иногда я пытаюсь ему помочь, но вотще). Слушай, Аврам Сниткин, говнюк ты этакий, я пишу тебе эту порнуху, чтобы показать, что я не вросла в этот балаган, хоть этнометодологически я и настроена на то, чтобы наблюдать изнутри. А еще хочу тебя наказать за молчание. Если бы я тебя не знала, то давно бы бросила, ведь любой нормальный человек уже понял бы намек, что его письма не нужны. Но я тебя знаю, и мне кажется, что ты просто сидишь обдолбанный и лыбишься, и думаешь, как забавно, что она там дошла до такого. А вот и нет, черт тебя дери, Аврам Сниткин. Это не смешно, это страшно.
Все культы – это уже не терапевтическая группа, а полноценный культ – рано или поздно распадаются. Теория гласит, что единственный их путь – в пропасть. Растет нетерпимость к отклонениям, все процессы синхронизируются – включая даже такие вещи, как менструация, я и это попыталась исследовать, но пока безуспешно. Люди начинают одинаково одеваться. Белые льняные рубахи и платья. Здесь есть девушка по имени Элли, которая была пациенткой Гусакса – нам теперь запрещено использовать слово «пациент», и называть всех надо «духовные искатели», – и она вроде как изобрела очень новую сложную технику вышивки белым по белому. Солнца, луны, виноградины, маргаритки и прочие манихейские штуки. Со всевозможными узелками и челночным стежком (спорим, ты не знаешь, что это такое, я вот не знала) – как все это долго! Стулья, столы и кровати постепенно покрываются белой материей с этой вот белой вышивкой. Белые с едва заметными пятнышками крови: как бедняжкам не уколоться – классика. Все как и следовало ожидать. Потом есть особые способы пить воду. И старые добрые чтения каноника Холли: поэзия XVII века, «о, семя света» и все в таком духе. Он читает, как скрипящая дверь, но мы сейчас все преисполнены любовью к ближнему и слушаем с доброжелательностью.
У меня есть своя теория о том, как именно все начнет рушиться. Разгул Гидеона обязательно принесет свои плоды (пусть и метафоры будут растительные). И что потом? Он же не свою жену трахает. Что будет дальше? Загвоздка в том, что Овен, похоже, не знает, чем занимается Гидеон. Может, конечно, он ему эти дела, так сказать, делегировал, но этнометодологически эта теория несостоятельна, и я не буду ее развивать без доказательств, которых у меня нет.
А еще из того, что может произойти, – мы полностью отгородимся от мира. Мы возводим ограду. И я уже вижу, как Овен торжественно запирает ворота: овцы да пребудут внутри, а козлища пусть блуждают по пустоши. Пока же много еще кто приезжает и уезжает. Например, этот потешный блейковед Ричмонд Блай, всегда такой милый и озадаченный. Наведывается кошмарная жена вице-канцлера, гадает по руке (ну не совсем, она составляет гороскопы). Думаю, многое зависит от Элвета Гусакса. Он, как и я, относится ко всему с профессиональным интересом. Он отлучается, выступает с докладами, но все реже. Он, полагаю, будет против изоляции. Но он ловит свой кайф от всего происходящего – он, похоже, видит в этом способ переступить черту, заняться духовными исканиями и, возможно, захочет довести дело до конца. Ему нравится этот Зигги-Заг, который довольно частенько бывает под кайфом и нуждается в помощнике. Может, мы могли бы обойтись и без него, но его пение по вечерам, как и декламации каноника Холли, – из числа наших повседневных ритуалов. Некоторые квакеры, кажется, вполне в своей тарелке: для них вроде как естественно смотреть на все религиозно-созерцательным взглядом. Они до сих пор устраивают собраньица для молодежи из внешнего мира, которая приходит послушать истории, повырезать из картона и т. п.
Но вот если мы уйдем от мира и над нами нависнет угроза помереть с голоду – едим-то мы больше, чем производим, – что прикажешь мне делать? Пропущу последнее действие (надеюсь, оно состоится) – весь проект коту под хвост. Но – страшно. Как те коробки, которые висят на столбах и на которых написано: «Под напряжением. Опасно для жизни. Не влезай, убьет». А я влезла. И я шлю тебе письма, а ты, скотина, не отвечаешь. Или, может, они никуда не уходят, и читает их и оценивает комитет, состоящий из Овна, Гидеона и Гусакса? Нет, быть не может, это уже чистая паранойя, порожденная групповым менталитетом. Я почти все письма бросала в почтовый ящик собственноручно. Так почему ты не пишешь, скотина?! Что мне делать?
XXI
Как вернуть лоск оперенью, блеск глазам, уверенность поступи? Только усердной работой. Лук Люсгор-Павлинс в несколько невеселом настроении принялся за свой полудодуманный доклад о непрямом делении клеток и обнаружил, что с трудом пробивается сквозь гулкий рой фактов и фамилий, уместных и неуместных. В то время несколько ученых дерзко поставили под вопрос адаптивные преимущества полового размножения (которому противопоставили партеногенез и почкование) в дарвиновской картине мира. Предлагаемые ими гипотезы не были убедительными, но все равно увлекали, возбуждали воображение, не давали покоя.
Лук читал исследования о засеве семян вяза и разметывании икры трески. Читал о жизненном цикле тли, которая плодит партеногенетические клоны до конца жизни, а под конец плодит самцов и с ними спаривается. Читал он о медленном распространении земляники и
