Шесть дней в Бомбее - Алка Джоши
Я старалась не подавать виду, что сердце у меня скачет, как мячик для пинг-понга. Мира спала с девушкой? Женщины могут заниматься сексом с женщинами? Мира, взглянув на меня, расхохоталась, а потом криво улыбнулась.
– Ты скорее Пип, чем Эстелла. И мне это нравится.
Я вспомнила «Большие надежды», стоявшие у меня дома на книжной полке. Мира-то, конечно, была Эстеллой. Но меня, как целомудренную и впечатлительную Пип, поражало, что она так спокойно говорит о вещах, о которых мало кто решился бы рассуждать вслух. Ей правда было все равно, что люди подумают о ней, о ее семье? Меня, например, сильно беспокоило, что болтают о моем отце-англичанине, бросившем мать. Как большинство индийцев, я боялась того, что скажут люди и какие у этого будут последствия. Миру я знала всего два дня, но о ее жизни мне было известно уже больше, чем о сотнях пациентов, которые за эти годы прошли через мои руки.
– Ты полюбишь, Сона! Не сомневайся. – Мира поцеловала мою руку и выпустила ее.
А потом вздохнула, погрузившись в только ей слышимую музыку и только ей видимые воспоминания.
Предсказание это было? Или требование? Я прижала ладони друг к другу, чтобы подольше чувствовать тепло и свободный дух Миры Новак.
* * *
В палате миссис Мехта было шумно. Я сегодня еще не видела Индиру и, пытаясь ее отыскать, прошла мимо распахнутой двери в палату нашей постоянной пациентки. Мистер Мехта стоял в ногах кровати и молил, сложив руки перед обтянутой пиджаком грудью:
– Ты должна вернуться, Рани! Биппи грозится уйти. А я люблю ее бирьяни. Я не хочу, чтобы она увольнялась.
Лицо миссис Мехта потемнело – нехороший знак, она ведь страдала от повышенного давления.
– То есть ее бирьяни лучше, чем мой? Это ты хочешь сказать?
Я тихонько вошла и плеснула ей воды в стакан из стоявшего на тумбочке у изголовья кувшина.
– Нет, Рани, нет! – Мистер Мехта решил обратиться за помощью ко мне. – Сестра Сона, вы-то понимаете, как все ужасно! Я знаю, что Рани с вами делится. Мой отец… довольно требовательный человек. Биппи не станет этого терпеть.
Ноздри его жены затрепетали.
– Я тоже не могу этого терпеть. Но когда я жалуюсь, ты не слышишь. Биппи грозит уйти, и ты бежишь ко мне.
Казалось, ее супруг сейчас заплачет.
Окно было приоткрыто. Я распахнула его настежь и посмотрела в ночное небо.
– Мистер Мехта, как думаете, это неразлучник поет? Вы же в птицах разбираетесь.
Я бы в жизни не отличила трель одной птицы от другой, но миссис Мехта как-то говорила, что у них в доме живут неразлучники.
Мистер Мехта, заинтересовавшись, подошел к окну. А потом, взволнованный, обернулся к жене.
– Рани, иди сюда, послушай! Прямо как наши Дасья и Таара. – Мне же он пояснил: – Дасья голубой, а Таара зеленая.
Я помогла миссис Мехта встать с постели (она и сама могла бы подняться, но ей нравилось, когда за ней ухаживали). Она подошла к мужу и положила руку ему на предплечье.
– Ты хорошо их кормишь? Или поручил это лентяйке Биппи?
– Как ты могла подумать, что я поручу их кормить кому-то другому? Я же тебе их подарил.
Миссис Мехта погладила его по плечу и посмотрела с такой любовью, что муж накрыл ее руки своими.
– Они так тебе обрадуются, – добавил он.
Миссис Мехта вернулась к кровати.
– Завтра. Завтра я буду дома. Сона, мне пора принимать лекарства.
* * *
Я ухаживала за пациентами, разносила тарелки с ужином и при этом постоянно искала глазами Индиру. Хотела узнать, как заживают синяки, и рассказать, что Мохан сделал мне предложение. Обычно мы хотя бы раз за смену выкраивали минутку поболтать, иногда вместе ужинали, но сегодня еще не пересекались. Встретив в коридоре Ребекку, я спросила ее о своей подруге. Та, сощурившись, окинула взглядом мою форму. Я тоже оглядела свои белую юбку и фартук. Может, я где-то испачкалась? Обтерлась о чью-то рану?
– Знаешь, ты слишком много времени тратишь на болтовню. С Индирой. С пациентами. С доктором Мишрой. Тебе что, заняться нечем? Я могу поделиться с тобой больными, если хочешь.
В Калькутте в медучилище я знала девочку вроде Ребекки, которая тоже отчего-то меня невзлюбила. Ее звали Черити. Она постоянно отпускала замечания о том, что нас бросил отец, о том, что я учусь за стипендию, потому что мать не может себе позволить платить за мою учебу (другие девочки на курсе были из обеспеченных семей), и о моих поношенных туфлях (они достались мне от другой студентки и, сколько я ни чистила их, все равно выглядели не очень). Что было со мной не так, почему она меня возненавидела? Однажды, когда из-за этого у меня не было вечером аппетита, мама вытянула из меня подробности. Я думала, она разозлится на Черити, скажет, как та неправа. Но мама просто обняла меня и сказала:
– Бети, ты должна быть смелой, чтобы пробиться в жизни.
Потом она помассировала мне голову с кокосовым маслом и спела, чтобы унять боль от душевных ран.
Но сейчас мне было уже не десять лет, я не собиралась бежать домой и жаловаться маме.
– Тебе никто не мешает болтать с пациентами, Ребекка. Много времени это не отнимает, а они, я уверена, будут только рады.
Протиснувшись мимо нее, я заглянула в кладовую. Индиры там не оказалось. Странно, она вроде не говорила, что собирается взять выходной.
Выходя из кладовой, я услышала, как доктор Мишра кричит из палаты доктора Стоддарда:
– Морфин!
Ребекка, стоявшая ближе к двери в палату, бросилась на крик.
– Нет-нет-нет! – взмолилась я, не желая, чтобы лекарство потребовалось старенькому доктору.
Однако, когда я, вслед за Ребеккой, вбежала в комнату, взъерошенный доктор просто сидел на кровати и наблюдал за происходящим. Доктор Мишра занимался другим пациентом, мистером Хассаном, которому удалили аппендикс.
Ребекка, кинувшись к двери, задела меня плечом. Доктор Мишра, обернувшись, объяснил:
– У мистера Хассана сердечный приступ, сестра Фальстафф. Я послал за доктором Холбруком.
Доктор Холбрук служил у нас главным
