Цветочная сеть - Лиза Си

— Следователь Сунь позвонит завтра утром и скажет, откуда заберет вас.

Она закуталась в бледно-лиловое пальто, пожелала обоим спокойной ночи, махнула Питеру и пошла прочь. Дэвид проследил, как бледно-лиловый призрак ступил на тротуар и медленно растаял в бесконечном людском море.

Глава 9

1 февраля, «Чернозем»

На следующее утро в субботу, в половине двенадцатого, Питер остановился возле трехэтажного ресторана «Чернозем». В витрине у входа владелец выставил значки с изображением председателя Мао и футболки с логотипом ресторана. Слово «Чернозем» было написано и на плакате в стиле культурной революции, висевшем на одной из стен: «В те годы наш пот орошал Великую северную пустошь[36]; сегодня мы вновь встречаемся в „Черноземе"». В отличие от обычного китайского ресторана, где в одном зале мог запросто разместиться свадебный банкет на четыреста человек, небольшие кабинеты «Чернозема» были оформлены в стиле деревенских хижин.

Ресторан привечал прежде всего бывших хунвэйбинов[37] — красных охранников культурной революции, кого в молодости отправили в сельскую местность для перевоспитания в конце 1960-х и начале 1970-х. Патина времени и возраста окрасила их воспоминания тоской по прошлому, когда каждый знал свое место, а молодежь чувствовала себя частью великих свершений.

Пока они с Хулань следовали за администратором к столику на двоих, Дэвид заметил, что окружающие наблюдают за ними. Не укрылось от него и разительное отличие публики в ресторане от вчерашних красных принцев и принцесс. Здешние посетители были толще и старше: в основном за сорок, а то и чуть за пятьдесят; мужчины в строгих костюмах, сшитых на заказ, а женщины в консервативных, но дорогих нарядах. Несмотря на субботу, казалось, что все здесь встречаются с клиентами или заключают сделки.

Дэвид подозревал, что, как и накануне, Хулань постарается, чтобы их заметили. Едва они сели, какой-то мужчина крикнул:

— Дэвид Старк! Привет! Сколько лет, сколько зим! Голос показался смутно знакомым, но Дэвид не узнал пухлого человека, который поспешил к их столику.

— Дэвид! Это и правда ты! Да еще и с Лю Хулань! Как в старые добрые времена, да?

— Дэвид, ты помнишь Никсона Чэня? — спросила Хулань.

Дэвид снова посмотрел на мужчину. Он помнил Чэня тощим серьезным молодым юристом, который волновался по поводу и без. Теперь, десять лет спустя, Никсон выглядел располневшим, счастливым и явно состоятельным.

— Нечего вам тут сидеть, давайте за мой столик! Встретите часть нашей старой компании.

Никсон Чэнь схватил обоих за руки и повел через зал в отдельный кабинет. Все это время он разливался соловьем:

— Я слышал, ты в Пекине, но не сомневался, что наш инспектор прибережет тебя для себя самой! Хулань забывает, что у Дэвида Старка есть и другие друзья в Китае. А ей стоило бы организовать банкет в честь старых времен. Мне кажется, Хулань всегда витает в облаках. Она слишком занята, чтобы подумать о друзьях. Но нет же! Ты тут! Я вижу, как вы проходите мимо, и думаю: «Ах, это Лю Хулань, она ведет нашего старого друга Дэвида Старка!» Садись рядом со мной. Хулань, а ты вон туда. Ну-ка, все подвиньтесь, освободите место для гостей!

Круглый стол был накрыт на десять человек, но теперь за него втиснулись двенадцать. Дэвид огляделся, но никого не узнал. Никсон Чэнь не давал ему никаких подсказок, но и не переключался с английского на китайский. Между тем другие гости так тараторили, что Дэвид едва мог уловить смысл сказанного.

— Лю Хулань, сколько лет!

— Лю Хулань, редко видимся!

— Лю Хулань, давай вспомним прошлое!

— Сколько здесь старых друзей! — воскликнул Никсон Чэнь. — Да, Хулань?

Та кивнула. Никсон повернулся к Дэвиду:

— Мы знаем Хулань с детства. Тебе это было известно, когда мы вместе работали на «Филлипс и Маккензи»? Нет? — Никсон добродушно рассмеялся. — Зато теперь ты в курсе!

Начали приносить еду. Дэвид бывал во множестве китайских ресторанов, но он никогда не видел подобной трапезы. На вращающейся подставке в центре стола появились примитивные керамические миски, наполненные острой квашеной капустой, пропаренным цельным бататом, тушеным мясом и сорго. Вместо риса официант принес кукурузный хлеб и крестьянские лепешки. Поворачивая подставку, собравшиеся по-домашнему подцепляли палочками еду с общих тарелок.

— Хочешь утку по-пекински — идешь в рестораны «Большая утка», «Жирная утка», «Крутая утка», — объяснял Чэнь. — Хочешь еду, что была в деревнях времен культурной революции, — идешь в «Чернозем»! Здесь подают те же блюда. Ты помнишь, Хулань? Как мы в деревне круглыми сутками мечтали о блюдах, которые съели бы сейчас дома, в Пекине?

— Да, ты вечно говорил только о еде!

— И посмотри на меня сейчас! — засмеялся Никсон Чэнь, похлопав себя по круглому животу. — Десять лет назад в Китае никто и не видел таких толстяков. А теперь я жирный котяра, да? — Он просиял, радуясь, что прозвище имеет пусть и не одно и то же, но схожее значение в английском и китайском языках. — А сегодня мы едим простую еду, чтобы вернуть тогдашние воспоминания. Завтра мы поедем в «Лаосаньцзе» и закажем блюдо «Воссоединение образованной молодежи». Тебе понравится, Хулань! Там есть все деликатесы, которых мы тогда так жаждали: креветки, морской огурец, кальмар, ананас, горькая дыня.

— Прости, Никсон, мы слишком заняты, — отказалась Хулань.

— В воскресенье?! — Никсон покачал головой. — Ты должна сводить Дэвида на Великую стену или в Летний дворец, а не заставлять его работать! — Никсон обратился к Дэвиду: — Хулань не меняется, да? Я помню ее девочкой. Всегда такая серьезная! Потом нас отправили в деревню. Впрочем, не всех: некоторые были слишком маленькими. — Никсон мотнул головой в сторону остальных гостей. — Но дети постарше поехали в деревню. Причем в самые разные места! Некоторые из нас жили вместе, а другие порознь, в разных провинциях. Некоторые, — он указал на своих приятелей, — плакали. Мы скучали по семьям. По школе. Скучали даже по прежним учителям!

— И мы не забыли ужасных слов, которые говорили в те темные времена, — вставила одна женщина. — Не забыли, как выступали против собственных родителей…

Дэвид заметил, что на лицо Хулань легла тень.

Другой мужчина наклонился над