Дракон из черного стекла - Джим Чайковски
И в первую очередь по отношению к этому огромному летучему зверю.
Посмотрев на древнего манкрая, Даал понял, почему Дрёшра так упорно сражалась, так долго терпела и с такой любовью защищала это существо.
«Здесь покоится Баашалийя этой бронзовой властительницы».
Грейлин вернул Даала с небес на землю, озадачившись чисто практическим вопросом.
– И что же теперь от нас ожидается? – спросил он, поворачиваясь к Никс. – С какой целью нас всех притащили сюда? Предполагалось, что теперь ты возьмешь опеку над этим зверем и всем прочим на себя?
– Нет, – ответила Никс. – Дрёшра разговаривала со мной, пока наполняла меня силой Даала. Судя по всему, она уверена, что я могу каким-то образом вернуть Хагара в этот мир, вновь сразиться с ревн-кри и избавить окрестные земли от прочно окопавшейся здесь армии.
– Как? – вмешалась Шийя, которая все еще поддерживала Даала. – Его древнее тело никогда не сможет покинуть эту пещеру.
– Верно. Она будет его гробницей, в которой он навеки упокоится рядом с королевой, любившей его. – Никс отвела взгляд от Хагара. – Дрёшра перенесла в меня содержимое источника Даала не просто так – насколько я поняла, чтобы у меня хватило силы освободить этот последний золотой уголек Краены и вынести его во внешний мир. В надежде, что он станет тем факелом, который привлечет эту хищную орду – семенем, из которого сможет возродиться древний разум.
Грейлин настороженно шагнул ближе.
– Как? Дрёшра дала какие-нибудь указания на этот счет?
Никс вздрогнула от его слов.
– Нет, не то чтобы дала… Но она постоянно упоминала про какой-то сверхсмерч, очень настойчиво. Вы ведь все тоже это слышали.
Она вглядывалась в их лица, явно ожидая хоть какой-то подсказки, дольше всех задержавшись на Аррене, который лучше всех знал эти земли, но даже он покачал головой.
– Что это еще за сверхсмерч? – не отставал от нее Грейлин.
– Я не знаю. По-моему, ей хотелось, чтобы я стала таким смерчем. Мне показалось, что у нее самой уже не хватало на это сил. А может, и духа… Не думаю, что после стольких лет она смогла бы отпустить Хагара. Ей нужен был кто-то другой, кто снял бы с нее это бремя.
– Ты, – прошептал Аррен.
Даал уже достаточно пришел в себя, чтобы заговорить, хрипло высказав то, в чем был уже совершенно убежден:
– Ты… Ты ошибаешься.
Все взгляды устремились в его сторону.
Он покачал головой – усилие, от которого у него задрожали колени.
– Неужели вы все не видите? Она наполнила Никс моей силой не для того, чтобы напитать ее силой, а чтобы опустошить меня!
Грейлин нахмурился.
– Что ты этим…
– Она превратила меня в пустой сосуд для этого пылающего сердца – чтобы вынести его отсюда.
– Это она сама тебе сказала? – спросила Никс.
– Нет, но я знаю, что это так. Пустота внутри меня так и притягивается к этому золотому огню. Он постоянно влечет меня к себе. Мой пустой источник предназначен для того, чтобы сохранить сущность Хагара – до тех пор, пока она не покинет эти пределы. А потом, наверное, тебе и предстоит использовать энергию, переданную тебе Дрёшрой, как раз для того, про что ты и говорила. Чтобы привлечь заблудшую стаю, заново создать разум орды.
– Как ты можешь быть в этом уверен? – спросил Грейлин.
– Давайте посмотрим.
Даал высвободился из хватки Шийи и, пошатываясь, направился к Хагару. С каждым шагом его уверенность росла. Пустой и жаждущий источник у него внутри увлекал его вперед вернее, чем ноги.
– Осторожно! – предупредила Никс.
Даал бросил на нее скептический взгляд.
«Когда ты сама-то была осторожна?»
Остановившись перед сиянием, исходящим из огромной темной фигуры на камне, он поднял ладони. Слишком ослабевший, чтобы остановиться, слишком притягиваемый голодом у себя внутри, упал прямо на этого немощного короля – и продолжил падать в него, ощущая, как головокружительно проваливается в это сияющее сердце.
Когда Даал достиг раскаленного ядра этого пламени, у него перехватило дыхание. Он горел в нем, но вместо того, чтобы поглощаться, источник внутри него питался сам, жадно всасывая огонь и энергию в свою иссушенную пустоту, закачивая яркий свет во тьму.
Даал бессильно извивался и корчился, когда эта сила вливалась в него – не от ожога этого струящегося огня, а от воспоминаний, которые пришли вместе с ним. Происходящее очень напоминало их единения с Никс – на какое-то время он сам стал этим великим зверем, вернувшись вместе с ним на бесчисленные тысячелетия назад, к жизни, которая не принадлежала ему, но тем не менее стала его собственной.
Воспоминания нахлынули слишком быстро, слишком объемно. Обрывки прошлого вспыхивали перед его мысленным взором, обрушиваясь каскадом событий и переживаний, запутанных и сбивающих с толку, пугающих и душераздирающих.
Он нежится в тепле пушистого меха, как в уютном гнезде, ощущая на языке вкус сладкого молока, и целый огромный хор неумолчно поет вокруг него…
Он летит над просторами багровых дюн, опаляемых ослепительным солнцем…
Он впервые спаривается, в переплетении крыльев, хвостов и воздушных вихрей…
Во всем и навсегда: он один, но при этом и целое множество, и он видит красоту пустыни тысячами глаз.
Затем эти воспоминания понеслись даже еще быстрее, обжигая кровью и сражениями, страданиями и потерями. Даал боролся с этим приливом, но его было невозможно остановить.
Он визжит на бронзу, вобрав в себя ярость всех остальных…
Крылья и кости сгорают дотла, а небо темнеет от дыма…
Песок становится морем из расплавленного огня…
Во всем и навсегда: он один, но при этом и целое множество, и он видит смерть и потери тысячами глаз…
Нестерпимая мука, когда это множество оторвано от него, когда его тело растерзано, а все остальные разобщены и рассеяны…
Он находит утешение в одном-единственном сердце – той, которая разделила с ним эти ужасы, которая дала обещание в песне, которая видела с ним одни и те же сны всю эту долгую бесконечную ночь…
Он пробыл здесь уже целую вечность – теперь уже не множество, но и не один…
Но лишь до этого момента…
Бесконечная скорбь и безмерное горе заставили Даала вернуться в свое тело, теперь охваченное яростным пламенем. Он не смог вместить в себя всю необъятность воспоминаний, охватывающих тысячелетия – равно как и постичь грандиозность одного разума, разделяемого многими.
И отшатнулся назад, спасаясь от всех этих мучений, от боли в сердце.
Бросил
